Христианский подвиг и христианская жизнь: совершенство, святость, обожение.

Подвигоположник наш Господь Иисус Христос прямо заповедует совершенство как цель, назначение и смысл христианской жизни.

(Мф. 5, 47) “Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный”.

Но для поврежденного грехом, падшего и смертного человеческого естества исполнение этого сыновнего долга или, иными словами, шествие в жизнь вечную этим спасительным путем не может не быть превосхождением обычного устроения жизни “по стихиям мира сего”, т.е. не может не быть подвигом.

(1 Пет. 1, 13-16) “Посему, препоясав чресла ума вашего, бодрствуя, совершенно уповайте на подаваемую вам благодать в явлении Иисуса Христа. Как послушные дети, не сообразуйтесь с прежними похотями, бывшими в неведении вашем, но, по примеру призвавшего вас Святаго, и сами будьте святы во всех поступках. Ибо написано: будьте святы, потому что Я свят”.

(Лев. 11, 44) “Ибо Я – Господь Бог ваш: освящайтесь и будьте святы, ибо Я свят”.

Священное Предание нашей Церкви, святоотеческая, аскетическая и житийная литература преисполнена не только вдохновляющими описаниями образцов исполнения этого Божественного призыва обожения, но и практическими – даже можно сказать, техническими – указаниями, наставлениями и советами для дерзающих подвизаться в “искусстве святости”.

Так, в наследии прп. Никиты Стифата (»1005-1090) мы обретаем разработанное учение о пяти подвигах. Процветший в знаменитой Студийской обители тысячу лет тому назад сей дивный муж явился искреннейшим учеником св. Симеона Нового Богослова, которым был посвящен во все таинства духовного любомудрия. Вот его описание метода очищения ума.

У нас есть пять подвигов, соответствующих пяти чувствам: бдение, богомыслие, молитва, воздержание и безмолвие. Необходимо сочетать зрение с бдением, слух с богомыслием, обоняние с молитвой, вкус с воздержанием, осязание с безмолвием. Таким образом человек “скорее очистит ум свой и, утончив его ими, соделает его бесстрастным и зрительным” (цит. по: Митр. Иерофей (Влахос) “Православная психотерапия” М., ТСЛ, 2005, с.141).

Христианский подвиг и не-христианский подвиг: канонизация, героизация, мемориализация.

18 июля 2016 года агентство “Интерфакс-Религия” опубликовало интервью с викарием Екатеринбургской епархии епископом Среднеуральским Евгением, в котором владыка сообщил о подготовке материалов к прославлению верных слуг свв. царственных страстотерпцев, в то числе католика Алоизия Егоровича Труппа. Это значит, что наше Священноначалие склоняется принять осуществленную еще в 1981 году (т.е. 35 лет назад) Архиерейским Собором РПЦЗ канонизацию мучеников, включая инославных (кроме лакея августейшей семьи прославлена и гофлектрисса Екатерины Адольфовны Шнейдер, лютеранка).

Если так медленно и трудно разрешается вопрос с конфессиональными границами в пределах христианского исповедания, то что говорить об отношении к бесспорному подвигу, совершаемому вне всякой связи с Церковью и ее верой?

Вот, в ноябре того же 2016 года министр культуры РФ Мединский заявил, что Зоя Космодемьянская — «святая, такая же святая, как 28 героев-панфиловцев, как сотни и тысячи наших предков, (…) принявших страшную гибель за наши жизни. Относиться к их жизням можно только как к житиям святых». По его словам, сомневаться в их подвиге, «…это поступать точно так же, как поступил этот полицай, (…) который сдал ее фашистам. (…) Да горит он в аду! Как будут гореть те, кто ставит под сомнение, копается и пытается опровергнуть подвиг наших предков».

Не будет забывать – особенно в нынешнем году 100-летия богоборческого переворота – и о том, что кроме военной героики наш мемориальный ландшафт все еще остается перенасыщенным памятниками революционного героизма. В этой связи очень важно обратиться к работе о.Сергия Булгакова “Героизм и подвижничество” (1909, “Вехи”).

Задача героизма – внешнее спасение человечества (точнее, будущей части его) своими силами, по своему плану, “во имя свое”, герой – тот, кто в наибольшей степени осуществляет свою идею, хотя бы ломая ради нее жизнь, это – человекобог. Задача христианского подвижничества – превратить свою жизнь в незримое самоотречение, послушание, исполнять свой труд со всем напряжением, самодисциплиной, самообладанием, но видеть и в ней и в себе самом лишь орудие Промысла.

С максимализмом целей связан и максимализм средств, так прискорбно проявившийся о последние годы. В этой неразборчивости средств, в этом героическом “все позволено” (предуказанном Достоевским еще в “Преступлении и наказании” и в “Бесах”) сказывается в наибольшей степени человекобожеская природа интеллигентского героизма, присущее ему самообожение, поставление себя вместо Бога, вместо Провидения, и это не только в целях и планах, но и путях и средствах осуществления.

Как между мучениками первохристианства и революции, в сущности, нет никакого внутреннего сходства при всем внешнем тожестве их подвига, так и между интеллигентским героизмом и христианским подвижничеством, даже при внешнем сходстве их проявлений (которое можно, впрочем, допустить только отчасти и условно), остается пропасть.

Нет слова более непопулярного в интеллигентской среде, чем смирение, мало найдется понятий, которые подвергались бы большему непониманию и извращению, о которые так легко могла бы точить зубы интеллигентская демагогия, и это, пожалуй, лучше всего свидетельствует о духовной природе интеллигенции, изобличает ее горделивый, опирающийся на самообожение героизм.

Таким образом, смысл христианского подвига должен быть раскрыт в двух планах: во внутреннем церковном делании и во внешнем общественном свидетельстве.

Иерей Георгий Белькинд, г. Венев