Беседа с клириком тульского Николо-Зарецкого храма, сотрудником епархиального отдела по взаимодействию с Вооруженными Силами и правоохранительными учреждениями, церковным мастером-ювелиром.

Во время интервью иерей Алексий Матвеев рассказал о вере и пастырском служении, вспомнил институтские годы, поделился тем, как воспитывает троих детей и занимается церковным творчеством.

– Расскажите, как Вы пришли к вере?

– Моя мама всегда была верующим человеком, и бабушка по маминой линии тоже. Папа работал в две-три смены на заводе, мама тоже работала, потому мое раннее детство проходило с маминой бабушкой, и я видел, как она молится. Не могу сказать, что мы много ходили в храм, но помню, как мама водила меня во Всехсвятский собор Тулы. Мы жили на улице Седова, нужно было дойти до улицы Болдина, дождаться троллейбуса, затем от остановки на проспекте Ленина пройти вдоль длинной кладбищенской стены. Для меня, маленького мальчика, это было испытанием и подвигом. Но всегда, когда мама говорила, что нужно пойти помолиться, я шел в храм и молился, как умел.

Если затрагивать более глубинный вопрос, то помню, как в детстве в возрасте 6-7 лет меня потрясло, что человека может не стать. Я увидел, как с музыкой хоронили человека, и мы с мальчишками побежали смотреть на происходящее. Мама, узнав это, отругала меня, объяснила, что у людей горе, а мы веселимся. Она сказала, что человек умер, его больше нет. А я очень удивился, как это человека больше нет? Потом задумался, что я тоже когда-нибудь вот так умру. Но как это? Я же сейчас мыслю, думаю, чувствую, осознаю. Да, я не буду дышать, но как я не буду сам осознавать себя? В детском возрасте мне пришел ответ, что такого просто не может быть. И тогда я понял, что я вечен. Мне стало легко и у меня все сложилось. Считаю, что тот разговор был прикосновением Бога. После этого я стал сам молиться своими словами, тайком от родителей. С того момента у меня всегда было ощущение Бога.

– Что произошло дальше?

– Я рос, посещал воскресную школу при Всесвятском соборе, ходил в храм с мамой, иногда к нам присоединялся и папа. Но в школьные годы я внезапно понял, что необходимо остановиться, перестать ходить в храм, разобраться, зачем мне это. При реальном понимании действительности существования Бога в моей жизни, мне было непонятно, зачем вести диалог с Господом в храме. Динамика церковной жизни не совпадала с моей, потому что я много занимался музыкой и спортом, готовился к поступлению в университет. Помню, в начале 1990-х годов произошло событие, которое развернуло вектор моей религиозности. Во Всехсвятский собор пришел молодой коммуникабельный священник отец Павел Брылев, которому я сказал, что ничего не понимаю в церковной жизни и хочу в этом разобраться. Мы решили, что будем разговаривать, я слушал на кассетах лекции православного богослова Алексея Осипова, читал литературу, купленную моим папой в Оптиной Пустыни – жития святых Димитрия Ростовского, Игнатия Брянчанинова. Здесь я нашел ответы на многие вопросы.

– Вы помните время, когда Ваш папа, протоиерей Виктор Матвеев, решил стать священником?

– Да, мой папа стал священником в 1995 году. На втором курсе университета я пришел домой, мама с папой ели на маленькой кухне в хрущевке. Как сейчас, помню глаза отца: он сказал, что решил стать священником. Я ответил: «Хорошо». Для меня это не было шоком, потому что на тот момент папа уже довольно много ходил в храм, читал и пел на клиросе, много читал православную литературу, хорошо разбирался в религиозных вопросах.

– Вы с ним беседовали о Православии?

– Никогда. Папа у меня ассоциировался с другими вещами, например, творчеством. Я и с мамой не поднимал вопросы веры. Я был довольно колючим, и любое давление воспринимал, как желание заковать меня по рукам и ногам. Именно благодаря разговорам с отцом Павлом Брылевым, я шел в храм осознанно, понял, зачем мне это нужно. В храме пришло понимание того, что каждый человек не сам по себе: мы все, стоя там, внутренне объединяемся. Однако, в храм меня привели все же родители.

– Как Вы приняли решение стать священником?

– Этот путь был долгим. Папа и дедушка (и бабушка по папиной линии) были творческими людьми. Мама с папой вместе работали на Тульском опытно-конструкторском бюро автоматики и, приходя домой, разбирали чертежи и перфоленты. С детства меня повсюду окружали станки и чертежи. Разумеется, я всегда знал, что буду инженером. После школы поступил на факультет Систем автоматического управления ТулГУ на специальность «Следящие приводы системы малогабаритных ракет».

При этом я продолжал ходить во Всехсвятский собор к отцу Павлу, общался с православной молодежью, иногда посещал иконописный кружок при соборе. Однажды ко мне подошла мамина подруга и пригласила в хор, хотя я совершенно не умел петь. Я неплохо играл на гитаре, но голоса у меня не было. Со временем петь я научился. Когда моего папу перевели служить в храм Николы на Ржавце, я ушел в тот хор чтецом.

Так, на 3-4 курсе университета я плотно участвовал в церковной жизни. В храме Николы на Ржавце со временем стал не только чтецом, но и певчим всех хоров. Плюс еще и подрабатывал там сторожем. К 5 курсу университета я точно знал, что буду инженером, но вся моя жизнь проходила в храме. Я соблюдал посты, отмечал церковные праздники, привык к ритму церковной жизни.

Однажды меня вызвал к себе на тот момент настоятель Никольского храма (на Ржавце) архимандрит Кирилл (Наконечный) и спросил, не думал ли я стать священником. В стране был кадровый голод, семинаристов было немного. Но я ответил, что буду инженером.

Защитив 15 декабря 1998 года диплом специалиста на 5 курсе, мне дали распределение в хороший отдел Конструкторского бюро приборостроения. Я был очень рад, приехал в отдел кадров и, стоя в очереди, подумал о том, как я, работая на заводе, буду делать то, что мне так близко в религиозной жизни? Меня никто не отпустит на первой и Страстной седмицах поста, как я буду переживать Пасху, как поститься? Я положил бумажку с распределением в карман, развернулся и ушел. Выбор стать священником был сделан там, на КБП, не доходя двух человек до отдела кадров.

– Что сказали родители, когда Вы им сообщили о своем решении?

– Родители восприняли это, как должное. Они ждали этого. Думаю, когда я шел на КБП, они молились, чтобы я стал священнослужителем. Как потом сказала мне мама, она не думала, что отец станет священником, но точно была уверена, что им стану я. Мама перекрестилась, что ее молитвы были услышаны, и сказала мне: «С Богом»! 15 января 1999 года я стал священнодиаконом Русской Православной Церкви.

– Были какие-то интересные случаи, связанные с пастырской практикой?

– Однажды мне позвонила знакомая и сказала, что ее сестра находится в коме и умирает. Я ответил, что причастить и соборовать не могу, потому что человек должен находиться в сознании. Приехал в Ваныкинскую больницу. В коридоре меня встретил лечащий врач и сказал, что счет идет на часы, до вечера женщина не доживет. В маленькой палате уже собрались все родственники. Я сказал, что буду читать молебен о здравии. И настоял на том, чтобы все родные остались в палате и молились вместе со мной. Родственники молились со слезами на глазах. После этого я прочитал отходную и благословил умирающую женщину. Затем попросил сестру болящей позвонить мне, чтобы дома послужить литию об упокоении.

В этот день звонка не было. Я сразу понял, что людям просто не до меня сейчас. На следующий день раздался звонок. Женщина говорила весьма радостно, чему я сильно удивился. Оказалось, что ее сестра встала, поела и уже ходит по палате. Я моментально примчался в больницу. Врач меня встретил с совершенно изумленным видом. Конечно, женщина была не в лучшей форме, но не в коме, как ранее. Я сказал родным, что их молитва подняла близкого человека с одра болезни. После исповедовал больную и пособоровал. Врачами через какое-то время ей была показана операция. На операционном столе она умерла. Но тогда я понял, что молитва ближних – это что-то невероятно сильное.

– В школьные и студенческие годы Вы занимались спортом. Сейчас находите для этого время?

– Я занимался легкой атлетикой, баскетболом, волейболом, плаванием, пауэрлифтингом. Но всегда, когда дело доходило до соревнований, я калечился или заболевал. С 12 лет я начал заниматься силовым троеборьем. Пожалуй, это главный спорт в моей жизни. Соревнования по троеборью обычно проходили весной, а я в это время соблюдал Великий пост и был доходягой. На состязаниях у меня буквально подкашивались колени. Однако, штангу и гантели поднимаю по сей день, хотя, конечно, никаких существенных спортивных результатов сейчас не показываю.

В своей жизни мне приходилось делать выбор между музыкой, спортом и творчеством. Сначала отошла на второй план музыка, затем спорт. Осталось творчество. Но при этом спорт совсем не ушел из моей жизни. С 3 курса университета не принимаю участие в соревнованиях, но с удовольствием езжу на велосипеде и бегаю.

– Вы воспитываете троих детей. Разговариваете с ними о Православии, вере? Возможно, они в чем-то просят Вашего совета?

– У нас с детьми здоровый диалог. Религиозная жизнь – часть нашей семейной жизни, потому разговоры о вере являются нормой. При Николо-Зарецком храме действует воскресная школа для взрослых, где я преподаю, и мои дети тоже ее посещают. Многие темы мы обсуждаем именно там.

– Ваш сын не хочет пойти по Вашим стопам и тоже стать священником?

– У нас были такие разговоры, но я предпочитаю не давить. Самоопределение человека в профессии – это личное дело. Если Господь его приведет к священническому служению, то, значит, сын созрел для этого. При этом я понимаю, что служение может быть разным. Я сам пел 5,5 лет в церковном хоре, и сын сейчас поет, является заместителем регента. Это тоже служение Богу.

– Вы придерживаетесь мнения, что первое образование священника должно быть светским. Почему?

– Считаю, что священник должен иметь не только духовное образование, уметь заниматься в жизни чем-то помимо священнослужебной и социально-проповеднической работы.

– Все Ваши дети занимаются творчеством. Что им нравится?

– Старшая и младшая дочери – художницы. Старшая дочь получила музыкальное образование, замужем за священником и поет в хоре. Параллельно она получает экономическое образование в Тульском государственном университете и является нейл-мастером, занимается арт-росписью в ногтевой студии. Младшая дочь занимается в художественной школе и в этом году собирается поступать в Поленовскую школу искусств на живописца. Сын восемь лет учился в музыкальной школе, играет на фортепиано, блокфлейте и арфе, является единственным арфистом в Туле. Помимо этого проходит обучение на 2-ом курсе Тульского государственного педагогического университета имени Л.Н. Толстого на факультете иностранных языков, изучает английский и немецкий. Плюс ко всему сын нашел преподавателя из Китая и учит китайский язык.

– Вы много лет занимаетесь ювелирным искусством. Как пришли к этому?

– С детства меня привлекали миниатюры. В 7 лет я смастерил деревянную стреляющую пушку. Тяга к творчеству во мне живет генетически. С дедушкой Валентином Петровичем Матвеевым мы на балконе мастерили лодки, воздушных змеев, копии самолетов и танков из бумаги. С отцом мы тоже занимались творчеством: после работы он резал из дерева или делал чеканки, а я был рядом с ним. Можно сказать, что я буквально кожей впитывал в себя художественное творчество.

Я очень любил старый Тульский музей оружия, мне нравилось рассматривать гравировку на прикладах, ствольных коробках и замках. С ранних лет я ощущал, что это – мое. В музее оружия заместителем директора по научной работе трудилась Людмила Павловна Будаева, друг моих родителей. Часто после учебы в институте я приходил в музей, и она в перчатках показывала мне музейные образцы. Я просил Людмилу Павловну познакомить меня с профессиональным гравером или резчиком, чтобы поучиться у настоящего мастера. Но тогда она ответила, что никого нет.

15 января 1999 года, когда меня готовили к хиротонии, в храм пришла Людмила Павловна и сказала, что достала мне пропуск в цех Тульского оружейного завода, где меня научат стать гравером. Я мечтал об этом 10-15 лет. Но я решил, что буду диаконом и своего решения не изменю. Людмиле Павловне ответил тогда, что сегодня стану диаконом. Она обняла меня и произнесла: «На то воля Божья». И убрала пропуск в сумочку.

Со временем я познакомился с приходом, оказалось, что у нас есть гравер-резчик Александр Бородавкин, который научил меня очень многому. Посчастливилось мне познакомиться и с династией мастеров Щербино. Господь меня свел с по-настоящему великими мастерами, в том числе граверами-ювелирами Андреем Головиным и Олегом Семеновым, ювелирами Эдуардом и Натальей Скворцовыми.

– Откуда черпаете вдохновение?

– У любого творческого человека, чем бы он ни занимался, идеи приходят сами. Я могу увидеть подсказки в саду, природе, в своих детях.

– Читаете молитвы перед тем, как начать работу над изделиями?  

– Всегда. Потому что идея и реализация – это разные вещи. Может прийти идея порывистого ветра или солнечного дня, но важно продумать, как это реализовать. Я уверен, что Господь, как Творец, вдыхает в мастера идею. Всегда прошу Бога помочь мне в реализации.    

– В тульском Николо-Зарецком храме на иконе Божией Матери можно увидеть объемное изображение руки, которую сделали Вы. Как пришла эта идея?

– Первоначально на образе Божией Матери «Троеручица» было серебряное изваяние руки. Когда в храме появилась эта икона, мы решили, что необходимо сделать объемную руку, это была идея моего отца, настоятеля храма протоиерея Виктора. Он предложил сделать литье с руки. Он решил, что это будет литье с его десницы. Он давно является настоятелем, и с Божией помощью вся красота храма – старания отца Виктора. Рука – это наша совместная работа, но я больше помогал. Отец Виктор отлил из полимеров копию своей десницы, после чего ее покрыли сусальным серебром. У меня возникла идея сделать священнический поруч, нарукавник. Основание – это выколотка меди, сверху на основу прикреплены детали, ткань выполнена в технике горячей эмали, а все остальное – в технике филиграни.

– В Николо-Зарецком храме для образа Матроны Московской Вы выполнили еще и мощевик.

– Это была моя первая работа в технике филиграни. Идея была моя, но первый завиток делали вместе с семьей Скворцовых. Мощевик украшен фианитами и бирюзой.

– Лучше всего, когда знания передаются от мастера к мастеру. Ваш папа, отец Виктор, передал Вам определенные знания и умения. Планируете делиться опытом с сыном?

– Сейчас со мной в столярной мастерской работает зять иерей Александр Дубровский. Он уже на хорошем уровне изготавливает определенные изделия. Что касается сына, большую часть времени у него занимает музыка. Он играет на арфе, пишет произведения собственного сочинения. Пока наши графики не совпадают.

– Завершающий вопрос. Строите ли Вы планы на будущее? Возможно, хотите достичь чего-то в творчестве.

– Один мудрый человек сказал: «Никому не рассказывай о своих планах». Творческих задумок много. Дальнейшую свою жизнь вижу в качестве священника-мастера. Не скажу, чего хочу достичь, потому что человек предполагает, а Господь располагает. Пусть это останется тайной между мной и Богом. Давайте вернемся к этому вопросу через 10 лет. Сделаем продолжение интервью, и тогда я точно буду знать, воплотил я в жизнь то, что хотел, или нет. Любой творческий человек все время совершенствуется в деталях. Так что наше интервью с открытым финалом. Мы поставим сейчас многоточие, а с этого многоточия начнем новое интервью через 10 лет.

Олеся Феофилова, фото автора и Ольги Хабаловой