Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Прежде чем боголюбивому слуху вашему предложить беседу на тему настоящего праздника, тем из вас, кто в преклонном возрасте, кому трудно стоять, предлагаю занять места на скамейках вдоль западной стены, чтобы придя в дом Божий, выделив из всего потока суетностей повседневности окружающей нас действительности время для сердечной молитвы, в мирном духе сосредоточенно побыть здесь с Богом. Как подсолнушек ходит за солнышком впитывая его свет и тепло преобразуя их в процесс своей жизни, так и мы ум свой будем вперять в слова, которые здесь по Божию откровению и благоволению произносятся, подвизая движение познавательной способности ума к проникновению во внутренний смысл услышанного и соотнести состояние и настроение своего внутреннего человека с евангельским смыслом, и увидеть соответствие или несоответствие своей жизнедеятельности божественному откровению, его радостоносному и жизнеутверждающему смыслу.
И когда поймем, что в повседневной практике своей жизни мы далеко отстоим от смысла слышанного, тогда можем сокрушенно заплакать – как падший в грех Адам первозданный плакал, будучи изгнанным самим собою, своим грехолюбием из Рая. Если заметим, что ум наш, прилепляясь к святым смысловым значениям, открываемым в словах Писания, прилепляется к Богу, по слову апостола Павла становясь один дух с Господом (1 Кор. 6, 17), тогда возблагодарим всеблагого Творца и Промыслителя, что дает благодатью Своею нам силу непреткновенно следовать единодушно со всеми боголюбцами за Ним, Солнцем Правды. Положим и начало этому занятию, воспевая с Православной христианской вселенной: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и святое Воскресение Твое поем и славим». Так едиными усты и единым сердцем по всему лицу Земли от Востока солнца и до Запада в нынешний день, когда во всех православных храмах из алтаря на центр, для всеобщего воззрения износится изображение Честна́го и Животворящего Креста Господня для духовного поклонения и лобзания этой святыни.
Когда мы своими телесными глазами смотрим на это предлежащее нам изображение Креста Господня, то как откликается на это чувственное зрительное восприятие наш внутренний человек, тот самый, познающий во всяком встречающемся на нашем жизненном пути явлении, его внутреннее смысловое значение, чтобы понять, как оно может действовать и каковы будут следствия этого действия, и тогда входить соответствующим образом во взаимодействие с этой реальностью, зная ее внутреннее смысловое значение и ожидая для себя доброго, желанного блага, чтобы удержать его, или, наоборот, нехорошего, отрицательного, удаляясь от него.
Ныне же нашему чувственному взору предлежит средокрестное сочетание двух деревянных досок с изображением распятого человека. В опыте исторической жизни это вполне возможное событие. Скольких беззаконников и преступников в древние времена распинали на крестах?! Великое множество. Поэтому Крест был тогда символом крайнего позора и проклятия (Гал. 3, 13). Но крест, изображение которого мы видим сейчас и Тот, Кто на нем распят, не человекоубийца, и не насильник, и не вор, и не лжец, и не предатель, и не злодей! Распят на кресте Сын Божий, ставший и Сыном Человеческим, Который ни единого греха не сотворил (Мф. 12, 32), и поэтому по закону не подлежал смерти. При этом Он имел в Себе, как и всякий человек-носитель богозданной человеческой природы, только потенцию осуществления биологической смерти как факта разлучения во времени и пространстве души от тела, когда тело, воипостазированное ограниченной тварной ипостасью, начинает распадаться на молекулы и атомы, испуская зловоние и исчезая от чувственного восприятия окружающих, превращаясь просто в пустоту. Как истинный Сын Человеческий, рожденный в потомстве падшего праотца Адама от Девы Марии, Он имел возможность как человек испытать физическую смерть, но не по закону неизбежной необходимости (Рим. 6, 23), как испытываем ее все мы, зачинаясь в беззакониях и рождаясь во грехах (Пс. 50, 7), а добровольно, жертвенной, самозабвенной любовью исполняя волю небесного Отца, не хотящего смерти грешников (Мф. 18, 14), но желающего спасения всем через познание истины (1 Тим. 2, 3-4), а также и по Своей спасающей любви, ищущей заблудшую овцу (Мф. 18, 12-13), и по любви Святого Духа, изливающейся в боголюбивые сердца верующих (Гал. 4, 6).
Господь Иисус Христос, распявшийся на этом Кресте, ни единого греха не сотворил. Поэтому, с точки зрения закона, не был повинен смерти, единственный не был должен ей ничем. Ведь, по Писанию, смерть – расплата за грех (Рим. 6, 23). Но Он, являя живоносную жертвенную любовь Триединого Бога, любовь крепкую как смерть (Песн. 8, 6), умирает на Кресте совершенно доброхотно – ради того, чтобы пригвоздить через Себя и Собою на этом крестном древе рукописание грехов наших (Кол. 2, 14). Грехов каждого из нас, здесь сейчас стоящего, и бесчисленного множества миллиардов Адамовых потомков, что были до нас, что сегодня вместе с нами в каждое мгновение дышат воздухом из атмосферы земного шара и всех, которые после нас придут. Он – Агнец Божий, взявший на Себя грехи всего человечества (Ин. 1, 29), которое своим себялюбием и движением своей самости своим противлением богозданным смыслам всего существующего пишет хартию грехо – вредо – смертотворчества, не ища откровения Божия, а безудержно потребительски себе подчиняя все, полученное от щедродательного Бога, получая соответствующий плод болезненности, тленности, и смертности, не только биологической, а и смертности духовной в доброхотном отчуждении от Бога самовластным богонечувствием и богозабвением. Поэтому самодостаточному и самоуспешному человеку, Христос не нужен. А это приводит всех грехолюбцев и вредотворцев к смерти духовной, ибо сказал Господь: «Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками; потому что они плоть (Быт. 6, 3)» и еще: «В лукавую душу не войдет премудрость и не будет обитать в теле, порабощенном греху (Прем. 1, 4)». В Том же, Кто доброхотно пригвожден к этому Кресту, духовной смерти не могло быть, потому что Он – Святый Крепкий и свят святостью, единосущной со Отцом и Святым Духом. Смерть же биологическая возникает только тогда, когда сотворенный человеческий дух, являющийся по своей сути только оттиском благого творческого замысла, волей Божией осуществленного, и поэтому не укорененного в самом себе, а только причаствующего благу, во всем от Своего Творца и Промыслителя зависящего, такой человеческий личностный дух только причаствует истине по подобию в большей или в меньшей степени, но не является ей в полноте и может самовластно и самодвижно отпасть от нее.
Полнотой же истины является Триединый, Несозданный, Самобытный, Пресущественный Дух (Ин. 4, 24) – Отец, Сын и Святой Дух – Троица Единосущная и Нераздельная.
А Иисус Христос, распятый на кресте, есть Единый от Святой Троицы – от начала Сущий (Ин. 8, 25) Единородный Божий Сын. И поэтому Он, вездесущий и всеведущий, не гадательно, как мы, в силу нашей только причастности истине, никак не можем разобраться – не то хорошо, не то плохо, не то свет, не то тьма; путаем грех со спасьем, ибо то, что в нас, по слову апостола, то все от части (1 Кор. 13, 8-9).
Он же не мог грешить ибо Он являет в Себе и из Себя всю полноту истины. Но тогда о чем говорят нам наши телесные очи при взирании на изображение Креста Богочеловека Иисуса из Назарета Галилейского? И что сообщает сопряженное с нашим чувственным зрением умное наше чувство при этом взирании?
Для того чтобы не обременять слуха вашего убогостью моих слов и речи, я приготовил нам сегодня глаголы высочайшего художника русского слова, Московского святителя Филарета, виртуозного носителя и хранителя великого русского языка, на котором изящнейше мыслили, говорили и затем творчески письменно себя выявляли такие гении нашей русской словесности и культуры как А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Н.В. Гоголь, С.Т. Аксаков, А.С. Хомяков и его друзья братья Иван и Петр Васильевичи Киреевские. Как последующие великие писатели: И.А. Гончаров, И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, Н.С.Лесков, украсившие благородством и красотой русской словесности всю общечеловеческую культуру и классическую, как мы ее теперь именуем, литературу, как и те, которые и в наше время, продолжая отеческие традиции, также говорят и пишут на таком же замечательном литературном русском языке: И.Г. Эренбург, А.И. Солженицын, Д.А. Гранин, В.Г. Распутин, как наши совсем современники, Евгений Водолазкин или Алексей Иванов, Валерий Золотуха.
И вот среди них – тот, кто в XIX веке современниками своими признан мудрейшим, в силу того, что он был архипастырем, и в то время, когда он совершал свое архипастырское служение, было три тезки, ему соименных архиерея: один – митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров), единодушно называемый современниками святейшим, другой – архиепископ Черниговский, Филарет (Гумилевский), названный ученейшим, и третий – наш с вами замечательный подвижник и художник русской словесности – Московский митрополит Филарет (Дроздов). А.С. Пушкин, помните, как говорил о себе: «Внемлет арфе Филарета в священном трепете поэт».
Вот этой самой арфе, и мы сейчас попытаемся внимать. И дай-то Бог, чтобы и в нас пребывал такой же священный трепет, который испытывал Пушкин, слушая и читая эти дивные глаголы высочайщего богословия: «Что же там, на этом средокрестии, на котором сходятся наше зрение телесное и духовное ? – спрашивает святитель Филарет и отвечает: «Ничего кроме святой и блаженной любви Отца и Сына и Святого Духа к грешному и окаянному человечеству. Любовь Отца, распинающая Сына, любовь Сына, доброхотно распинаемая за человечество, и любовь Духа Всесятаго, торжествующая силой крестной» тех, кто ответной любовью верен и предан Христу распятому и воскресшему.
Так возлюбил Бог мир (Ин. 3, 16). Любовь к человеку вочеловечивает Божество, чтобы посредством любви к Богу обожить человечество, и между тем как любовь к Богу возносит от земли Сына Человеческого – любовь к человеку раскрывает объятия Сына Божия к земнородным, и эти противоположные стремления любви соприкасаются, сорастворяются, уравновешиваются и слагают из себя то дивное средокрестие, в котором прощающая милость и судящая истина встречаются, правда Божества и мир человечества лобзаются, чрез которое небесная истина воссиявает от земли, и правда уже не грозным оком приникает с неба – Господь дает благо земле, и земля дает плод свой небу.
Крест Иисусов, сложенный из вражды иудеев и буйства язычников, есть уже земной образ и тень этого небесного креста любви. Без него мог ли бы кто не только удержать на себе, даже до смерти (Флп. 2, 8) Держащего дланью жизнь всего живущего, но даже и коснуться плечей Того, для избавления Кого более двенадцати легионов ангелов ожидали только мановения? Тщетно мрачное полчище поднимает оружие, чтобы взять Его в плен и готовит узы Ему, освещая путь свой огнем злобы, оно не видит, что Он уже пленен и связан собственной Своей любовью, как смерть, крепкой. Тщетно кричит беззаконное соборище: «Мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что из Себя сделал Сына Божия».
Он умрет, но не по иному, как по этому закону: «Нет больше той любви, как положить душу свою за друзей своих». Тщетно повторяют хулители: «Если Ты – Сын Божий, сойди с Креста» – но Он не сходит, тем самым и дает познать себя, что Он Есть Таковой и не истощит Себя сугубым стремлением любви к Отцу своему, которому наконец предал дух Свой, и любви к человекам, для которых источает воду очищения и кровь жизни.
Любовь познали мы в том, что Он положил за нас жизнь Свою. Углубляйтесь, христиане, в это великое познание, не одним языком или слухом праздным, но духом и истиною, и вы придете, наконец, в то содружество Христа, что не будете находить сладчайшего удовольствия, как в духе созерцания взывать с богоносным Игнатием: «Любовь моя распялась». Поэтому и мы всем своим существом, единым сердцем и едиными усты со всей Православной Полнотой Вселенной ныне, и до последнего своего земного издыхания изо дня в день поем: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и святое Воскресение Твое поем и славим. Аминь».