Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Вот уже третье тысячелетие новой эры в истории человеческой цивилизации изо дня в день вселенная точно так, как ныне и мы – дети ее XXI века, слышит то, что мы только что узнали из свидетельства священной евангельской истории, произнесенного устами законного представителя легитимной, хотя и оккупационной римской власти во граде Иерусалиме, проконсулом римского императора Тиверия Понтийским Пилатом, указавшем во время суда, на который к нему, как обладателю высшей власти в Иудее привели облеченные автономной властью, данной по закону духовной жизни израильского народа, князья этого народа, старейшины, первосвященники и богословы, сказав о том, что они имеют священный закон, по которому обвиняемый Иисус из Назарета Галилейского, должен умереть, ибо объявляет себя Сыном Божиим (Ин. 19, 7).

Пилат как опытный чиновник видел, понимал и чувствовал неуемную, жгучую зависть иудейских вождей ко всенародной популярности бродячего проповедника. Зависть, жадно требовавшую осудить этого человека на смерть, прикрываемую ширмой благовидности перед мнением народа, указывая на Божий закон: если человек дерзнет назвать себя Сыном Бога, за такое богохульство он достоин смерти. В поиске ответа на это предложение и на голос своего жизненного опыта, знание античной мудрости и философии, прислушиваясь к движению интуиции, а также к свидетельству своей жены (Мф. 27, 19), руководствуясь и полнотой законодательных норм римского права того времени и опытом применения этого права в своей практике в этой восточной провинции, Пилат свидетельствует то, что мы слышали, как слышали  его и современники этого события, и как изо дня в день, в течение уже третьего тысячелетия слышат друг друга сменяющие на лице земли поколения людей Пилатово свидетельство об Иисусе Назарянине: «Се, Человек» (Ин. 19, 5).

Мы спрашиваем себя в своей жизни – кто из нас в единстве и общности реальности человеческого естества, выявляемой изо дня в день рядом с нами еще более чем семью миллиардами людей, и из тех миллиардов, которые были до нас, свидетельства о которых сохранились в различных исторических анналах, кто из этих миллиардов  в единстве и общности человеческого естества явил собой совершенную норму человечности? Адам первозданный? Праматерь Ева? Сократ, Платон, Аристотель, Пифагор, Конфуций, Гаутама, Александр Македонский, Маркс, Энгельс, Ленин? Наши собственные родители? Или может быть только сам, каждый из нас? Но в своих соседях и даже ближайших родственниках по крови не видим мы совершенных людей. Ведь каждый из нас прилагает к другому свою собственную мерку, ее принимая за эталон человечности, укоряет того и другого. Сколько не сменяются друг другу приемательно приходящие на лицо Земли поколения, все задаются этим вопросом. Кого же поставить за идеал, с которым взаимодействуя по закону межличностного общения: с кем поведешься, того и наберешься (Пс. 17, 26) можно было бы достигнуть максимального блага? И вот для нас, живущих в новозаветную эпоху, этот голос Пилата звучит буквально, как набат над всей вселенной, возвещая изо дня в день: «Се, человек» (Ин. 19, 5)!

Почему так рассудил Пилат и почему мы можем согласиться с ним, что действительно Иисус Назарей – это норма человечности? Когда взираем на крест Христов в его изображениях, возводящих нас от восприятия внешнего нашего физического взора к духовному прозрению смысла изображенного, мы не только глазами, но сердцем видим как, почему и для чего распростираются на древе крестном руки этого Человека, объемля собою всю вселенную, и обращая к нам дар всепрощения Небесного Отца: «Отче! Прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23, 34). Подумать только, какой невообразимый парадокс! Не будучи виновным ни в каком преступлении, более того, обладая реальной силой беспредельного могущества, уж, сколько за три с половиной года Его общественного служения, в котором Он выявлял Себя именно Сыном Божиим и в словах, и поступках Своих, так что всем известно, что Он исцелил слепорожденного (Ин. 9, 1-7), пятью лепешками и накормил более пяти тысяч человек (Мф. 14, 15-21), воскресил дочь Иаира (Мк. 5, 21-42), сына Наинской вдовы (Лк. 7, 11-18), и Своего смердящего четверодневного друга Лазаря (Ин. 11, 17-44).  Имея такую власть, о которую в лукавстве сердца своего один из двенадцати ближайших учеников – Иуда Искариотский преткнулся, ища у Иисуса, пребывая в ближайшем окружении с Ним, только одного – возможности максимально лучше устроиться за чужой счет в потребительстве на пользу сегодняшнего дня, и будучи облечен доверием, носил общинную казну, в которую собирали подаяния людей и, как свидетельствует возлюбленный ученик Иоанн, – из нее прикарманивал себе, своекорыстно пытаясь получить максимальное земное благо, не зная сути Божественного могущества в Его бескорыстной власти, сам страстно желал, чтобы Иисус выявил Свое могущество максимально – развеял всех римских оккупантов Иудеи, а заодно и прочих земных царей и устроил всемирное земное царство потомков Авраама, Исаака и Иакова.

Как Мессия, которого веками ждут иудеи (Быт. 3, 15; Втор. 18, 15; Лк. 1, 32-33), Сам бы сел Царем царствующих и посадил бы двенадцать учеников наместниками. Вот уж, тогда бы они жили! А Иисус им сказал: «Царство мое не от мира сего» (Ин. 18, 36). Он не пришел для того, чтобы кормить, поить, одевать, обувать, как Он в пустынном месте пятью хлебами и двумя рыбками пять тысяч насытил, без учета женщин и детей (Мф. 14, 19-21). Не это было Его задачей. Он не пришел дуновением уст Своих, уничтожив все другие общественно-экономические формации, установить вселенское царство изобилия и благополучия иудеев. Он пришел, для того чтобы вдохнуть дыхание Святого Духа во внутрь каждой конкретной человеческой личности, чтобы как до грехопадения праотца Адама в раю, они опять могли зазвучать изнутри, откликом чистой совести согласно резонируя с дыханием Святого Духа и усвояя себе как свои собственные Богом дарствуемые благодатные силы. Святой же Дух тем, кто желает быть во Христе, несомненно, подает опытное знание смысла всех смыслов и полноту богоподобной человечности, и устремляет христолюбца к возрастанию в полную меру возраста Христова (Еф. 4, 13), обновляет силу привлечь, принять, вместить и удержать это дуновение благодати, как свою собственную нетварную Божественную энергию, чтобы христоподобно, выявлять движение ума, желаний, эмоций, чувств, физиологических функций.

При этом, как Иуда, внутренне упрекая Господа, что не хочет нас побыстрее посадить Своими наместниками по всему лицу земли. В разочаровании и нетерпении решаем, как и он: но тогда пусть хоть какой-нибудь прок от Его могущества мне да будет. Иуда решается пойти и тайно продать Христа первосвященникам, они хотят заполучить Его, а он все равно, как всемогущий, уйдет от них по обыкновению безвредно (Лк. 4, 29-30), а на выручку, пусть малую, но своекорыстную иметь буду выгоду. Пусть хоть на полмгновения, на полвздоха, но буду лучше себя чувствовать, чем все остальные вокруг меня, пусть им будет тошно. И пошел, и так и сделал, а потом, шед – удавился (Мф. 27, 5). А Иисус из Назарета Галилейского, не будучи повинным ни в чем (1 Пет. 2, 22), но будучи Творцом Адама первозданного, вложившим в него всю полноту человеческого естества – ту, единую и общую у всех людей психосоматическую природу, в которой выявляется все неисчеслимое множество несводимых как одна к другой, так и к общей реальности человеческого естества, конкретных наших «я», Он, Иисус из Назарета Галилейского, все то, что мы вслед за падшим Адамом выявляем в своем эгоцентризме и себялюбии, смертоносным грехотворчеством, по любви к нам и по послушанию Отцу, не хотящему смерти грешников (Иез. 33, 11), добровольно усвояет Себе все горестное следствие грехолюбия человечества, кроме самого акта греха, прежде принимая на Себя по Отчему благоволению (Ин. 3, 16) и содействием Святого Духа (Лк. 1, 35) от Пречистой Девы человеческое естество, каким оно было в Адаме первозданном: не необходимо смертное, не необходимо бессмертное – могущее как умереть, так и пребывать в бессмертии, в зависимости от того, как себя выявит природная воля человеческая: естественно доброхотным послушанием Богу или противоестественно себялюбиво, как в Адаме и Еве в раю при их грехопадении, и продолжает осуществляться нами в нашей повседневной самоугодливой жизнедеятельности.

Единственный зачатый бессеменно и непорочно – Иисус Христос с рождения пребывает в состоянии райского потенциального равновесия всех природных сил. Его человеческая воля естественно разумно принимает и всегда исполняет только Божию волю. Поэтому Сын Божий, нас ради человек и нашего ради спасения принимает в себя не грехотворчество, как личное противоестественное действие осуществляемое, беззаконно, безнравственно и противоприродно, а самовластно усвояет Себе только его следствие, поразившее единое и общее всем людям человеческое естество болезненностью, страдательностью, тленностью и смертностью (Ин. 10, 18). Он добровольно впускает  физическую смерть, то есть разлучение во времени и пространстве души от тела, в Себя Самого, не имея в Себе Самом корня греха, уклонения, противоестественного движения воли в поиске истины, блага и жизни, имея оные в отличие от нас не по принятию дара, а Сам будучи источником и полнотой их, в Котором с самого момента зачатия, вся полнота Божества пребывает телесно (Кол. 2, 9). В Нем природная богозданная, разумная человеческая воля движется всегда абсолютно естественно богопослушливо – даже до смерти и смерти крестной (Фил. 2, 8), не себе только, но и нам, усвояя результат такого действия. Потому что единая и общая воля Святой Троицы состоит в том, чтобы все спаслись, придя в познание истины (1 Тим. 2, 4). И поэтому, Божески видя всех и все, таким каково оно есть, Он через Свою человечность – единую и общую с нами, в Нем могущую как умирать, так и пребывать бессмертной, добровольно, ради нас грешных смертотворцев, дает возможность проявиться в Себе в физической смерти, но не изнутри как в нас, потому, что Он греха не творит, а в абсолютной добровольной страдательности по самозабвенной любви к каждому из нас и всему роду человеческому.

Потому смерть из вне, только в силу того, что Он домостроительно ради нас попускает (Ин. 10, 18), доброхотно приглашает проникнуть в Свое человечество природный распад, позволяя ограниченности войти в то, чем она от прародительского грехопадения обладает, куда мы своим личным грехотворчеством ее насаждаем – в наше человеческое естество. Но в каждом из нас в ограниченности нашего человеческого «я», ограниченного безграничностью Бога, вездесущее Которого полагает границу тем, что Божественное естество не тождественно с естеством всего многообразия созданно сущего и не может слиться между собою. Физическая же смерть, как итог ограниченного творчества мира сего, проникает в человеческую природу Богочеловеческой личности Христа, встречается на своем пути с полнотой Божества, в силу того, что Его пречистая плоть воипостазирована не в сотворенной ипостаси какого-нибудь человека, а в Едином от Святой Троицы, от начала Сущем (Ин. 8, 25) Боге – Слове, человечество Которого неслитно, неизменно, неразлучно и нераздельно, в неразрывности Божественной личности во исполнение предвечного Отчего Слова соединено с беспредельным Божеством. И абсолютно тварная ограниченность биологической смерти хочет пробиться в весь объем Христовой Богочеловечности, а натыкается на беспредельность Божества, телесно в Нем пребывающего (Кол. 2, 9) в непорочной и совершенно богоподобной Его человечности.  И, как говорил еще святитель Иоанн Златоуст, – смерть мучается родовыми муками. И не только освобождает Христа, Нового Адама, но и Адама первозданного, и всех его потомков, потому что Христос стал новым возглавителем для всего человечества и впервые возвел в Себе Самом человеческое естество в непадательное состояние совершенного богоподобия. И в чем же оно проявляется? Не только в бесстрашии добропобедных Христовых мучеников перед физической болью в мучениях, но в духовной радости реального ощущения им своего христоподобия и посмертной их помощи всем христолюбцам, исполняющим евангельские заповеди и молитвенно к ним обращающимся.

Христос на кресте благословляет и молится за своих распинателей, Он влечет их в царство Отца небесного, Царство бескорыстной жертвенной любви и ждет, даже малейшего нашего обращения к неуничтожимой богозданной природной доброкачественности нашей совести, как и у благоразумного разбойника (Лк. 23, 39-43), чтобы Своей всепобеждающей полнотой наполнить наше к Нему обращенное, пусть малое, в нас находящееся под гнетом богонечувствия и богозабвения – эхо богоподобия. Вот почему Пилат, смог сказать: это подлинный Человек (Ин. 19, 5)! Это норма человечности, это Человек максимальный. А что скажем мы с вами? Где мы окажемся? Где наше место в этих актах евангельской истории? С тем народом, который требовал от Пилата, подстрекаемый первосвященниками: мы закон имеем и по закону нашему пусть умирает, или среди других, вдохновленных партией фарисеев и саддукеев, чтобы не получить временного гонения от власти предержащей, кричащих: «Распни, распни Его» (Ин. 19, 12 – 16), ибо всякий делающий себя царем, не друг кесарю (Ин. 19, 12), или как сам Пилат в угоду разъяренной толпе (Мк. 15, 15), лукаво принародно умыл руки, являя вынужденность вынесения смертного приговора, безмолвно санкционировал его (Мф. 27, 24).  Мы, сегодня, в XXI веке, на русской земле, услышали это свидетельство Пилата: вот – Человек (Ин. 19, 5). И каков будет наш отклик на это свидетельство? Это вопрос, на который даст ответ жизнь каждого из нас, и дай Бог, чтобы она была схожа с последними минутами благоразумного разбойника, чтобы и нам услышать: «Ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23, 43). Аминь.