Незадолго до праздника всех русских воинов, Дня защитника Отчества, ветеран Великой Отечественной войны Михаил Придонович Придонов поделился своими воспоминаниями о пережитых сражениях и ужасах пройденных им фашистских концлагерей.
Несмотря на свои 98 лет он ясно помнит поминутно каждый день…
«Я помню все эти даты, потому что они в кровь мою всосались, впились и их никогда и никак не забыть, – просит не удивляться такой долгой памяти Михаил Придонович. – Я с 1939 года в армии служил, и там мне исполнилось 18 лет.
В те годы в армии бойцов и даже командиров со средним образованием было раз-два, и обчелся, поэтому нас обзывали «шибко грамотными» – так издевались.
Впрочем, были в большинстве люди к знаниям готовые. Вот у меня командир роты, младший лейтенант с 5 классами образования, но по вечерам собирал «шибко грамотных» в каптерку и просил рассказывать, все что знаем – физику, математику, арифметику… Он питался этими знаниями и за это я его очень уважал».
Службу в армии Михаил Придонов начинал с Финской войны и Бессарабской военной кампании, получив сначала звание младшего сержанта, а в мае, перед самым началом Великой Отечественной, младшего лейтенанта, пройдя обучение на ускоренных курсах в Одессе: «Полтора месяца мы числились на курсах, которые нам ничего не дали, а потом приказ о присвоении звания младшего лейтенанта и направление – к 20 июля 1941 года быть в назначенном месте в части.
И вот я в Днепродзержинск приехал… Формируется новая дивизия на ровном месте – еще ничего нету, а я уже командир радиовзвода… Какой взвод, какой батальон связи?
Зато я получил новейшую по тем временам радиостанцию РСБ-Ф – с ней Чкалов в Америку летал, к слову сказать. Надо на ней работать, а кому?!
Все пришли мобилизованные и радистов среди них не оказалось. Пришлось обучать личный состав, но чтобы не портить технику, сначал морзянку они у меня на баяне выстукивали…
Так вот, прибыл я 20 июля, а уже 6 августа утром подъем по тревоге. Прибыли в штаб и там комдив полковник Калинин, на карте показывает, мол, вот здесь прорвались немцы и десант у них сильный. И ставит боевую задачу – уничтожить аки можно больше танков.
Хорошо, нет? Здорово! А чем уничтожать, он не сказал. Чем будем танк уничтожать – винтовкой? У нас только винтовка и игрушечные полковые минометики – 50 мм, но против танков – ничего. Если бы еще пехоту, еще куда-нибудь, но танки… Короче говоря, винтовки и все. Ни бутылок, ни гранат, хоть бы пушки были противотанковые – ничего…
Ну и завязался бой и мы 6 дней и 6 ночей, как могли, отстреливались и понемногу отступали. Потом уже оказалось, что благодаря этому дивизия успела переформироваться. То есть оказалось, что мы молодцы…
А когда вернулись, выяснилось, что меня считали погибшим уже и похоронку готовились домой отправить, но я выжил и остался единственным представителем 273 стрелкового полка дивизии, которую называли «дивизия, пропавшая без вести». Она вся канула в бездну, нет ее, а я остался»…
Затем было окружение и попытки с боями прорваться к своим. Опоздали всего на один день… Двигаясь в сторону деревни, в которой предположительно дислоцировались Советские войска, нарвались на фашистов, уже захвативших этот населенный пункт: «Мы с окружения вырываемся, где-то застряли в каком-то подлеске. Разведку послали в деревню, но она так и не приехала назад. Вместо разведчиков приехал немецкий транспортер с пушкой и отделение солдат. Мы залегли, автоматчики стреляют, а пушка по нам бах-бах…
И тут мне аж дыхание перехватило и мне пришло – что же это будем дураками погибать и поднял оставшихся бойцов в атаку!
В жизни мне довелось единственный раз участвовать в такой страшной, по большей части рукопашной схватке – идешь, орешь что-то несусветное, не то что ура, не то что матом, все вперемешку, что попало…
Этих немцев мы перестреляли. Я тоже двух подбил.
Вот это был бой лицом к лицу, глаза в глаза – очень страшная штука. Это я на всю жизнь запомнил, как фашист уже руки поднимает, а я настолько озверевший и человеческий облик потерявший, что его немецкие речи про то, что он рабочий и у него дома киндер. Единственно помню, как думал, мол, какие, твою мать киндеры, а у нас чтио киндеров нет, что ты вообще здесь потерял»…
Это был последний раз, когда изнуренным холодом и голодом бойцам Красной Армии повезло выйти победителями в неравной схватке. Следующее столкновение с немцами завершилось пленением и четырьмя годами концлагерей: «Концлагерь – это мера наказания за что-то, что ты натворил с точки зрения фашистов. Нам же иное – мы присягу соблюдали!
В концлагере охрана СС, а в лагере пленных – обыкновенные солдаты армейские.
В концлагере у нас одежда полосатая и там мы были не человеки, и нас за людей не признавали – надо было свой номер знать наизусть на немецком языке. Каждый из ССовцев мог тебя ударить, убить и все что хочешь».
За неоднократные попытки побегов из лагеря для пленных Михаил Придонов, был переведен в концлагерь Гросс-Розен. В советской школе учили пользоваться слесарными инструментами, поэтому, увидев, что напильник и зубило знакомы военнопленному, его определили на завод, в цех, где монтировали торпедные аппараты: «Торпедный аппарат – это труба сантиметров 80 диаметром, знаешь…. У нее косой выход, на который надо повесить клапан, чугунный. На талях его привезли с петлей вместе, а в петле 16 отверстий, то есть нужно 16 болтов завертеть и все – простое дело, верно?!
Но на кране подняли когда и подвели да один болт закрутили, оказалось, что все остальные не подходят. Наши ребята в других лагерях и на иных заводах чего-то там портили, кто как мог. Что же мне их выдавать? Нет! Надо как-то выкручиваться.
Я беру это болт, тиски, резьбу с него напильником драчевым спиливаю и молоточком аккуратно заколачиваю все 16 болтов.
А торпедный аппарат выстреливает сжатым воздухом – накачивают воздух и потом уже бабах! Думаю от этого бабаха все болты сразу же и повылетали. В общем, старался вредить врагам».
Из Гросс-Розена Михаила Придонова перевели в Маутхаузен. Тот самый концлагерь, где был зверски замучен генерал-лейтенант Карбышев.
За день до освобождения концлагеря войсками союзников, начальник лагеря решил, что тратить продукты на больного Придонова – пустое и внес его в список к сожжению в крематории: «Меня привезли 13 февраля в Маутхаузен, а Карбышева – 18.
Его и его ребят обливали водой на площади и все ближайшие бараки и окна были закрыты и запретили кому-то подглядывать, не разрешили наблюдать такое злодейство.
И это потом, через много лет выяснилось, что Карбышев был советской, царской еще армии полковник – он был фортификатор, строитель укрепленных районов и укреплений и он был с проверкой как раз в районе Брестской крепости и там же он попал в плен сразу же. Четыре с лишним года его мурыжил по лагерям, хотели заставить работать и, в конце концов, не сожгли, не повесили, не расстреляли, а заморозили. Это факт и об этом факте, к сожалению, мало кто знает».
Говорят, что в окопах не бывает атеистов. Крестившийся в возрасте 90 лет Михаил Придонов согласен с этим мнением, потому что верит – во многом его оберегали молитвы матери и собственная вера – тот стержень, который помог пережить сражения и ужасы фашистских концлагерей: «Я вообще в детстве не крещенный был, потому что родился в 1921 году, а мой папа был коммунистом, и ему никак не можно было сына в церкви крестить.
Я вот думаю, что все мы христиане по натуре и природе, понимаешь? Ведь хотя и был некрещеным, а в тяжелейшие моменты жизни волей не волей просил: «Господи Боже, помоги»!
Сам себя ловил на этой мысли. Ну как это? Так что вера в нас сидит, оформлено или не оформлено, крещеный или не крещеный… Сейчас меня уже крестили и теперь я христианин»!
Сегодня Церковь и общество сходятся во мнении о важности патриотического воспитания. Без помощи ветеранской гвардии этого не сделать, поэтому Михаил Придонович Придонов, – русский ветеран, прошедший три войны и два концлагеря, – готовится к грядущим юбилеям и продолжает на примере своей жизни воспитывать новое поколение россиян, любящих Бога и Отечество, дорожащих историческим наследием, и по-хорошему гордящихся тем, что они дети России.
Алексей Анкин, фото Максима Курчакова
