Тема встречи сотрудников издательского епархиального отдела и работников Тульской библиотечной системы в храме святого великомученика Димитрия Солунского в продолжение Года литературы в России была выбрана масштабной: «Евангелие как основа русской литературы».

Призвана ли отечественная литература быть проповедью? Должна ли она изменить человеческое сердце? Способна ли показать человеку путь к Богу? Эти и другие вопросы были в центре беседы за круглым столом.

Феномен печатного текста

Приветствуя участников круглого стола, председатель издательского отдела Тульской епархии протоиерей Максим Троеглазов рассказал, что прихожане часто задают вопрос о различном восприятии Бога в Ветхом и Новом Заветах. Действительно, в ветхозаветные времена борьба с грехом велась не словом, а огнем и мечом, и мир был гораздо более жестоким, чем сегодняшний. Еще во времена Христа принесенная на блюде отрубленная голова Иоанна Крестителя не вызывала шок. И если сейчас наше восприятие мира изменилось, значит, Евангелие действительно работает, и христианство сделало свое дело – мир думает по-христиански.

Слово сотворено Богом, и потому феномен любой литературы в том, что она не может обойтись без Него. Личность писателя, как личность любого человека, неоднозначна, она не вписывается в рамки идеологии, не подгоняется под образец. Мы разные, многогранные, многозначные и именно такими мы и дороги Творцу. Даже популярные в нашей стране в прошлом либеральные авторы как Дидро или Вольтер в рассуждениях о вечном словно оправдываются в своем неверии перед Христом.

Христианство между строк

Отец Максим рассказал, как, поступая в Московскую Духовную Академию в 90-е годы, он познакомился с будущими студентами. Некоторые из них были нецерковными, но глубоко и искренне верующими людьми, а к вере они пришли через русскую литературу – Куприна, Лескова, Достоевского. Тогда это показалось ему удивительным, ведь нигде у этих светских авторов нет прямого разговора о Боге и Церкви. Между тем, секрет русской литературы XIX столетия не лежит на поверхности – ведь она изнутри, между строк вся пропитана христианством, присутствием Бога. Написанная светским языком, она несет на себе невидимую печать духа христианской жизни.

Во второй половине XIX века русская литература стала особенно спасительной для интеллигенции, которая отстранилась, отошла от церковной жизни. По свидетельству современников тех лет, вера хранилась в простоте и чистоте разве что в крестьянстве, а городская среда была полна безбожия. И именно писатели стали возвращать в дома Христа и христианство.

Потом пришла революция. Владыка Вениамин (Федченков) писал, что когда взрастившие революционные настроения дворяне и интеллигенция наконец поняли, что произошло, те, кто не успел уехать, пошли в церковь, начали читать и обсуждать книги. Религиозный порыв вернулся к ним, когда Господь начал отнимать храмы, стоявшие полупустыми. Храмы снова наполнились, зазвучала молитва, но это было запоздалым ответом. Храмы были разрушены. Но книги – в большинстве своем – остались.

Не сошли с корабля Империи

Руководитель отдела уделил большое внимание советскому периоду в литературе, в частности, сказав, что советская атеистическая литература, вопреки своим установкам, несет нам весточку от Бога – ведь Дух Святой дышит, где хочет, а писательский дар зачастую исходит свыше. Литература СССР до 70-80 годов сохраняла «подкожный жир» христианской эпохи. Парадоксом того времени было то, что при всех жестокостях антихристианского государства – запрете на благотворительность, унижениях в тюрьмах, торжестве закона об абортах и прочем – люди оставались при своем. То есть, несмотря на официальный атеизм, многие у себя дома продолжали молиться, и уклад русских семей, по сути, оставался христианским – словно бы продолжалось движение по инерции огромного корабля великой прежде Российской Империи, словно русские люди не порвали до конца с дореволюционной христианской жизнью.

Жаль, что многие современные авторы покинули этот большой корабль, забыв о традициях русской словесности.

Слово со стыдом неверия

Редактор издательского отдела епархии Ирина Червякова подготовила интересный доклад о советской литературе, который построила на исследованиях литературоведа-эмигрантки Юлии Сазоновой-Слонимской. Главный тезис автора таков: Церковь мешала теории классовой борьбы, но у русского коммунизма не было атеистической доктрины или возвышенной идеи Человека, которую можно было противопоставить христианству. Советским идеологам нечего было предложить людям – на месте Бога оставалась пустота. А все их теории мира переходили в бытовую материальную плоскость.

«Русский атеизм всегда был полон отчаяния – считает Сазонова-Слонимская, – советские писатели, отказавшись от веры, не могут забыть, что они атеисты, и это придает горечь их сознанию». Да и не только творческие люди – без Бога простые обыватели теряют почву под ногами, они обкрадены, обделены.

Несмотря на официальную борьбу со священниками, ни один из писателей-коммунистов не посвящает ей целой повести. Словно уступая здоровому внутреннему чувству, авторы-реалисты никогда не описывают казни священников – словно понимая, что читатель будет настроен этим против них. Так, Фадеев в «Разгроме» изображает сцену, где священник заодно со злодеями-белогвардейцами содействует гибели героя-красноармейца. Но когда красные отбивают деревню, победители не казнят священнослужителя и отпускают его без побоев. Писатель явно отступает от реализма, когда его герой, красный полковник, отрицательно отвечает на жест солдата, который предлагает повесить священника на колокольне. И это отступление от действительности показательно, ведь на самом деле такие казни свершались часто и повсеместно.

Борьба с религией ведется разве что на официальном и политическом уровне. Но качество этой агитации оставляет желать лучшего. Так, журнал «Безбожник» ограничивается анекдотами о краже шубы в церкви или рассказом о том, как крестьяне, отказавшись от треб, купили на сбереженные деньги сельхозтехнику. Рассказы и карикатуры смеются над внешними проявлениями церковной жизни, а против религии по существу не выдвигается ни одного возражения. «Совковый уровень» аргументов объясняется еще и тем, что с «Безбожником» не сотрудничает ни один настоящий писатель и ни один приличный карикатурист.

Всенародная исповедь атеиста

Значение советской литературы исследователь видит в том, что она до конца раскрывает состояние души современника. Это всенародная исповедь атеиста. Но, отказавшись от Бога, писатели не могут увидеть главного и в его творении – в человеке.

Всевозможные убийцы, развратные чахоточные, страстные горбуны, безногие кутилы, девушки с ненормальными инстинктами, влюбленные карлики – вот в каких героев претворяется отсутствие любви в мире, изображенном у писателя Козакова. Знаковыми для эпохи становятся книги Ильфа и Петрова и Зощенко, талантливо рисующие чудовищный и уродливый новый мир бесцельной жизни – без Бога, духовного начала и нравственного идеала. Но именно такие книги и становятся лучшим доказательством Божьего Бытия – Его доказательством от противного.

Поистине, богоискание от рождения свойственно человеку. И свет его не скроешь под колпаком пропаганды и официальной идеологии. Поэтому и появляется в романе Леонова образ смиренного Катюшина – русского человека, стремящегося к христианству. Поэтому и приходит в ужас от содеянного героиня рассказа Лавренева «Двадцать третий», убившая своего возлюбленного – классового врага. Жизнь без веры и нравственных устоев оказывается перевернутой, искаженной, неполноценной. Таким образом, даже у советских авторов, открыто проповедующих атеизм, можно найти отголоски евангельской истины, что Бог есть Любовь.

Булгаковский шифр

Особенной в ряду советских книг остается литература Булгакова и его роман «Мастер и Маргарита». Православные исследователи по-разному оценивают роман, и зачастую эти оценки диаметрально противоположны. По словам И. Червяковой, лично ей ближе точка зрения диакона Андрея Кураева, который видит в произведении двойное дно и глубоко спрятанное там христианское начало. Нравящийся большинству читателей мистицизм – ширма, за которой содержится правда о существовании Бога, светлых и темных сил, о Промысле Божием в жизни человека. Да, евангелие Мастера – это если не свидетельство от Воланда, то, во всяком случае, художественное произведение, и не имеет никакого отношения к истинному Евангелию. Но Булгаков своим посылом отсылает нас к первоисточнику. Стоит представить себе ту ситуацию в советские годы, когда Евангелие было невозможно достать, а Булгакова перепечатывали самиздатом и читали наедине.

Тарелка правды с половником лжи

Итог беседы подвел отец Максим, сказавший, что православная вера в людях была сильна, потому и уцелела в советские годы. Одна пожилая прихожанка рассказывала, как после революции ее дед узнал, что назавтра решено было разобрать сельскую церковь. Тогда он вместе с другими жителями села ночью снял иконы и выстелил ими полы дома ликами вниз. Так они спасли образа от уничтожения, и годы спустя иконы были снова обретены.

И таких случаев рассказано и описано немало.

Во многом донести веру до наших дней помогли книги русских классиков.

Но вот современные романы и новые авторы зачастую навязывают читателям мистицизм, который проникает во все сферы жизни. Читатели и зрители отравлены блокбастерами и жестокими сценами, а убийство и насилие становятся чем-то рядовым.

Новостные выпуски тоже являют собой небезопасное для духовного здоровья блюдо, где в тарелку правды добавлена пара половников лжи.

Люди начинают видеть все искаженным – окружают мистическим ореолом Таинства Церкви и ее святых, как, например, происходит сегодня с почитанием старицы Матроны, когда ее жизненный подвиг становится неинтересен, а чудеса, происходящие по ее молитвам, воспринимаются как некое волшебство. Чудеса становятся не во спасение, они искушают и смущают умы.

Писатели, основой творчества которых не является вера, и других могут ненароком сбить с пути – ведь они задают неверные ценностные ориентиры, делая «тремя китами» современности благополучие, здоровье и успех и, тем самым, формируя потребительское отношение к жизни. Из комфорта создается религия, у которой все больше последователей. С таким подходом личное спасение через несение креста теряет для человека всякий смысл. Никто не хочет жертвовать собой, нести подвиг, совесть упраздняется. Так неверующие писатели постепенно приучают мир к Антихристу. И такая лжепроповедь слышится отовсюду.

Отец Максим призвал участников семинара – библиотекарей – по мере сил противостоять  распространению неправды, а значит, помогать молодому поколению в выборе хороших нравственных книг. А таковых действительно много. Взять хотя бы пласт поздней советской литературы о Великой Отечественной войне, где есть примеры веры в доброе начало, истинного человеческого героизма, самопожертвования и любви – чего только стоит стихотворение Симонова «Жди меня, и я вернусь».

Редактор издательского отдела епархии Ирина Червякова поблагодарила пришедших за активное участие в обсуждении темы: «Мы рады, что вы пришли поучаствовать в нашем семинаре и ждем вас для новых содержательных бесед».

Заведующая библиотекой, главный специалист Тульского городского центра обеспечения деятельности системы образования Ольга Корнеева отметила, что встреча была полезной и информационно насыщенной: «Сегодня мы говорили и о моем любимом писателе Булгакове. Читая внимательно «Мастера и Маргариту», в его романе я обнаружила молитву «Отче наш». Не знаю, был ли автор верующим, но он донес новым поколениям тогда атеистического государства живую весточку о Христе».

Заведующая библиотекой школы №28 Светлана Чеклашова сказала, что ее беспокоит современная школьная программа, из которой уходят очень важные произведения хороших писателей: «Недавно из программы убрали «Повесть о настоящем человеке». Получается, история Великой Отечественной войны сегодня преподается неполно, раз из обязательного списка исключена такая добрая и нравственная литература».

В завершение мероприятия Ирина Червякова провела небольшую экскурсию для библиотекарей, во время которой рассказала им об истории храма святого великомученика Димитрия Солунского и его святынях.

Валентина Киденко, издательский отдел Тульской епархии, фото автора