“Путь внимания проходящий не должен только одному сердцу своему верить, но должен сердечные свои действия и жизнь свою поверять с законом Божиим и с деятельною жизнью подвижников благочестия, которые таковый подвиг проходили. Сим средством удобнее можно и от лукавого избавиться и истину яснее узреть…”
(Из духовных наставлений преподобного Серафима Саровского)
Накануне празднования дня обретения мощей преподобного Серафима Саровского, в Отделе по благотворительности и социальному служению Тульской епархии состоялась очередная встреча с сестрой милосердия Тульского сестричества во имя святых Жен-Мироносиц при Всехсвятском кафедральном соборе, Неониллой Петровной Загайновой, поделившейся своими воспоминаниями и размышлениями…
Неонилла Петровна, Сколько лет Вы пребываете в рядах Тульских сестер милосердия?
– Как курсы катехизаторские при Тульском храме святых мучеников Флора и Лавра окончила, так сразу и влилась в это движение. Почти одновременно с Ниной Зеленской, действующей старшей сестрой милосердия сестричества во имя святых Жен-Мироносиц при Всехсвятском кафедральном соборе.
Посмотрите, сохранились фото различные. Выставка-ярмарка в Москве, в Гостином Дворе. Благотворительный отдел. Всехсвятский кафедральный собор. Тульская епархия: протоиерей Сергий Резухин, протоиерей Максим Троеглазов, Нина Зеленская.
Работы наших сестер и детей там выставлялись. Так про нас и узнавали люди потихоньку. Вот поделки нашей сестры – Людмилы Львовны Зазыкиной, на бересте сделанные. А это монах рядом с нами с острова Залит. Он нам помогал на выставке, привлекал внимание посетителей к нашему стенду, чтобы детям-сиротам люди захотели помочь. Вот тулячка – Валентина Антоновна, в настоящий момент – игумения Варвара одного из Якутских монастырей.
Расскажите о себе?
– Разве же это важно?! Я наполовину хохлушка! По образованию – металлург. Жили мы на Украине долго, хотя сами из Новороссийска. Там я и родилась. Мама с папой там жили…
– Так Вы на море родились? Счастливый человек!
– Да, у меня такая биография, что я и сама удивляюсь! Неужели это все со мной происходило!
Посмотришь на фотографии старые: первый приезд Патриарха Алексия в Тульскую епархию. И мы, сестры, рядом стоим. Это весь наш выпуск с катехизаторских курсов на праздник собрался. Вот Земфира Аркадьевна Ошевская, мы с ней активно вместе долго работали. А вот – отец Вячеслав Гаврилов, матушка Иннокентия… Царство им небесное!
Неонилла Петровна, и все же, если позволите, давайте “заглянем” в Ваше прошлое. Расскажите, пожалуйста о своих “корнях”, о том, как Вы к вере православной и к сестричеству шли…
– Моя прабабушка и бабушка по материнской линии (а что касается родни по отцу, то так вышло, что я, к сожалению, ничего о них не знаю) жили в Тамбовской губернии, в селе Большие Алабухи. Почему село так необычно называлось, мне не известно.
Прабабушка моя – Агриппина, судя по фотографиям, была очень красивой девушкой с правильными, благородными чертами лица. По рассказам бабушки я помню, что прабабушка рано овдовела, а потом она еще и сына старшего потеряла и осталась без средств к существованию.
Что касается имен, то многое из семейных хроник теряется с ходом времени. То, что мужа прабабушки звали Семеном, это я уже по отчеству бабушки “определила”. До чего же глупая я тогда была! Нужно же было, пока бабушка с нами жила, обо всем расспрашивать и записывать! А вот не пришлось… Не интересно это тогда было, не нужным казалось. Дело в том, что ведь я и “своей” жизнью активно жила. Это, только взрослея, понимаешь, как нужны человеку “корни”, воспитание…
Не могу не упомянуть о том, что, к чести моей бабушки, это именно она приучила меня читать Евангелие. И именно благодаря ей я знаю церковно-славянский язык. Бабушка всегда ходила в церковь, в любом месте, где бы мы ни жили. Как она их в те времена находила, я не знаю! Но это позднее было, я себя уже подростком вспоминаю.
Бабушке всего 6 лет минуло, когда мама вынуждена была отдать ее «в люди» к богатым сельчанам, и самой пойти работать по найму. Как у М. Горького, помните? Тяжелая жизнь у нее была, многого ей натерпеться там пришлось! Заставляли ее белье в ледяной проруби стирать , самовары ведерные таскать. И обварилась она однажды сильно, лежала вся в ожогах, но никаких следов на теле не осталось!
Вообще, как бабушка сама считала, ее Господь трудными путями по жизни вел. В 16 лет замуж ее без особой любви отдали. Так тогда на селе принято было! Муж – тихий, но выпивал и умер быстро. Бабушка вспоминала, что “нагорилась” она с ним…
А прабабушка была большая умница, отличали ее сметливость и достоинство. Она работала у богатых и образованных людей, даже у доктора одного. А потом, уже в Новороссийске, пошла работать в психиатрическую больницу. Вспоминала она, с какими людьми удивительными ей познакомиться довелось. Например, женщина одна больная там лечилась с необычайно красивым голосом, которая все время пела…
Ходить за больными прабабушке легко было. И она, и моя бабушка были глубоко религиозны. Впрочем, как и большинство людей той поры. Бабушка рассказывала, что в селе Алабухи, где она, маленькая, работала, видела она однажды картину, на всю жизнь оставшуюся ей запомнившуюся: сельчане “гнали” по улицам “молодуху” – женщину, только что вышедшую замуж, узнав о том, что она не сохранила девичью честь и достоинство до свадьбы. Это было страшным позором…
Ваш рассказ является еще одним невыдуманным доказательством высочайшего уровня нравственности дореволюционного российского населения.
– Да, такие вот были обычаи на селе. Бабушка говорила мне потом, что, уразумев это дело, пришло осознание того, что жить ТАК женщина не должна. Нужно себя всегда “держать в узде” и не позволять никаких отступлений от нравственности. Никогда не делать ничего плохого.
Так она и жила всю жизнь. Бабушку – Анну Семеновну Шмелеву, я очень хорошо помню, многое нас с ней связывало. Я очень любила свою маму – Антонину Федоровну, 1910 года рождения, и страшно боялась ее потерять. В садик меня бабушка водила. И вот, просыпаясь утром и обнаруживая, что мамы нет дома, я устраивала такой “концерт”, что только бабушка могла меня успокоить! Ей умело удавалось “переключить” меня на другое: “Ты потом поплачешь, а сейчас лучше послушай, что я тебе расскажу!”
И начинала рассказывать, как прабабушке подарил кто-то красивый белый ажурный платок. В деревне, в Алабухах, была речка мелкая, и они с подругой решили пойти этим платком рыбу ловить! Платок-то весь в клочья изорвали! Так отвлечет она меня этими “живыми” историями, что я успокоюсь. На ее рассказах из прежних лет я и росла…
Дед мой, Федор Федорович, был, по всей видимости, югославских кровей, казак: фамилия интересная – Марюхнич, родом из Полтавской губернии. Я начинала как-то розыск, там еще несколько семей с этой фамилией до сих пор проживает…
С теплотой еще нашего Мишеньку, дядю своего, вспоминаю. Он был такой душевной щедроты, такой любвеобильный человек! Бабушка часто приговаривала: “А вот старость я буду с Мишей доживать…” Но не пришлось. Михаил поступил в Ростовский сельскохозяйственный институт и, будучи студентом третьего курса, сильно простудился на море. Воспаление легких. Лечили его долго, но не спасли. В 23 года Миши не стало. Бабушка так плакала-горевала, так молилась за него… Бабушка моя была очень кроткая, чистой души женщина. Выдержанная, скромная. Сейчас уже мало таких людей.
Неизвестно, что заставило семью бросить насиженное место и уехать в Новороссийск. Думаю, помогал им в этом кто-то.
Знаю по рассказам, что в Новороссийской губернской психиатрической больнице был профессор один по фамилии Богораз – талантливый хирург. Так вот, он потом к себе в дом мою бабушку в качестве помощницы по хозяйству взял. Бабушка вспоминала, как долго ее испытывали, поначалу не доверяли совсем. Бывало, положат на видном месте несколько копеек, а она все вымоет и на прежнее место деньги те вернет. Но, когда, в семье убедились в том, что бабушка на дурные дела не падка, а настоящий, честный человек, то доверие было к ней полное. Семья этого профессора им покровительствовала: ведь и мать (моя прабабушка), и дочь (моя бабушка) были вдовами. А вдовам раньше на Руси помогать было принято.
А потом бабушку приметил ее второй муж, мой дед, Федор Федорович! Он служил в казацком полку писарем. Его почерк передался даже мне! Как у нас все писали, каллиграфически просто! Дедушка очень хорошо рисовал еще. И сам красавец был… А потом детки у них стали рождаться. 13 детей всего было! В живых осталось лишь четверо…
Прабабушка моя, тем временем, надумала пешком в паломничество пойти, в Иерусалим. Из Новороссийска через горы шли около трех месяцев. Было это до революции. Кто побогаче, плыл на корабле, а остальные – пешком.
А потом – революция. Перемены. Но все у нас в семье тайком крещены были, молились. Тетя моя закончила Новороссийскую гимназию, и ей подарили Евангелие толковое за отличные успехи. Евангелие, к сожалению, не сохранилось. Я по распределению уехала в Тулу из Днепродзержинска, места где мы тогда все жили. А бабушка вместе с тетей там остались. И Евангелие тоже…
Дедушку в Первую Мировую войну призвали в армию. Попал он в немецкий плен. Был там очень долго старшим работником у одного фермера, вернулся истощенным, простуженным и прожил не долго.
Жили тогда все очень просто, не то, что теперь. Думаете: море, фрукты?! Ничего этого не было! Бабушка в тридцатые годы работала на цементном заводе, там бочки делали деревянные. Мама закончила семь классов и пошла работать. А еще был рабфак. По тем временам это как высшее образование считалось! И учиться разрешалось только самым способным. В основном сразу после четырехлетки все к станку становились. Десятилетка была платная. Для рабочей семьи такое образование было “неподъемным”. Мою учебу, спустя годы, и то с трудом семья “тянула”.
Мама поступила в Ростовский радиотехнический институт, но потом заскучала сильно по семье и, не закончив учебу, вернулась назад. Ей два года документы не возвращали, думали, может одумается и дальше учиться будет! Ценили тогда грамотных людей… Потом она пошла работать на завод, познакомилась со своим будущим мужем, моим папой. А там и я уже родилась, в декабре 1936 года. Из-за проблем со здоровьем мама была вынуждена уйти с завода и устроиться кассиром в магазин.
Меня в садик отдали. Я с детства, да и всю жизнь впоследствии, была очень активная, нравилось мне в садик ходить. Он необычный был: нас приводили и переодевали в форму. И мы были тогда все одинаковые.
Я считаю, что это очень хорошая традиция – каждое учебно-воспитательное заведение должно иметь свое “лицо.” Ведь раньше гимназистов узнавали по костюмам и не только! Преподавался такой важный предмет, как “Этикет”. Тогда вообще много людей таких было: скромных и интеллигентных…
Помню я себя сознательно с очень раннего возраста. Самое отчетливое воспоминание осталось от наводнения в Новороссийске: мама идет по комнате к моей кроватке по колено в воде. Сильный шторм, “знаменитый” норд-ост! Звуки вечера наступающего с блеянием коз, мычанием коров в память врезались. А потом тишина неожиданная…
Природа там удивительная: вдруг дождь сильнейший прольется, да такой, что на самом высоком месте спасаться приходилось. И ветры такие, что крыши с домов срывало. Наверное, это все меня тоже к Богу с детства приближало. Помню, недалеко от нашего дома немецкая кирха стояла…
Неонилла Петровна, а Вы про свое Крещение можете рассказать?
– Я маленькая совсем была, но, как говорили мама с бабушкой, совсем не плакала, а только глаза в разные стороны “растопыривала”. Так мне интересно все происходящее было. Крестили тогда в тайне, особо не разглашая людям про это. Вот у моей мамы свидетельство о Крещении было, я его видела. А у меня уже не было ничего.
Позвольте еще один личный вопрос задать: Вы носите такое замечательное старинное русское имя – “Неонилла.” Как же Вы с ним жили в Советские времена?
– Вопрос интересный. Мой папа увлекался музыкой, был матросом, плавал за границу. Однажды в Англии он увидел журнал с фотографией маленькой скрипачки, завоевавшей на одном из конкурсов первое место, и папа неожиданно нашел сходство со мной: “Вот такая дочь и у меня будет!” А звали ту девочку “Нелли”, хотя в Советском Союзе решили, что достаточно и одной буквы “л”. Так и зарегистрировали ребенка, и жила я много лет с этим именем. И только много десятилетий спустя Неониллой стала.
Как Вы могли бы охарактеризовать свое детство? Откуда в Ваших глазах на подростковых фотографиях выражение глубокого внутреннего сосредоточения?
– Детство было очень счастливым. Несмотря ни на что: ведь папа ушел из семьи, когда мы были совсем маленькие. А глаза… Наверное, “вбирала” уже тогда многое в себя. В отличие от большинства “открытых” детей, я могла улыбаться и быть самой собой лишь в знакомой обстановке, в “своей среде.”
У каждого из нас свое душевное устроение. Да, необходимо любить всех, но человек вежливый и разумный при общении с ближним должен понимать: “Вот, есть определенная грань, а дальше в чужую душу “ходить” просто нельзя…
Чем Вы объясните, что даже в Советские времена было гораздо больше “чистых”, по-настоящему красивых душевно лиц у русских людей?
– Мы дети своего времени. Когда-то в каждом взгляде разум, чистота и достоинство видны были. Вы задумайтесь, а на что сейчас ориентиры нравственные настраиваются? На воровство, обман, стяжательство и иные непотребства. Считаю, людей нужно “держать”, традиции сохранять, нашу самобытность. Общепризнанный факт – русский человек ни на кого не похож. От всех национальностей он отличается… А еще вспомним пословицу народную, “что для русского хорошо, то немцу смерть…” Русский широкий характер надо ограничивать. Нашему человеку стойкая опора нужна, а не либерализм. А где эту опору незыблемую можно отыскать, только в вере православной…
К сожалению, и внутри нашей церковной среды сейчас много всякого происходит. В наши дни перемешались все слои общества, жившие по своим незыблемым законам. В церковь за последние десятилетия пришло население, не побоюсь этого слова, дерзкое. Не могу сказать это про всех. Нет. Но многие из верующих заражены пороками, присущими “внешнему” обществу.
Мне, милостью Божией, вслед за своей прабабушкой Агриппиной, довелось несколько раз побывать на Святой Земле. Там особенно чувствуются изменения в настроениях людских. Удалось мне застать еще интеллигентное обращение верующих людей друг с другом. Одна моя знакомая той поры – инженер по образованию, другая закончила университет, знала английский язык, писательница, журналистка, стала послушницей. С Чукотки была Галина, с которой мы до сих пор, как с сестрой поддерживаем отношения, из Печер была Мария. Тоже уже послушница. То есть, вот такие приезжали люди трудниками тогда в монастыри. Теперь все несколько иное – разобщенности, наверное, больше стало.
Неонилла Петровна, получается, Вы сейчас всего-то про историю двух поколений Вашей семьи рассказали. А кажется, это так давно было…
Фактически все было давно, а начнешь вспоминать… Я когда в православие углубилась, то тогда для меня все “спрессовалось”: вот они первые века христианской жизни, а вот уже и наши новомученики. Все рядом! Боже милостивый! И вот это вот все, все НАШЕ!
А с чем было связано Ваше углубление в православную веру? Была семья, Вы смогли успешно реализоваться в профессии…
– В 80-е годы я себя какой-то потерянной, “вывихнутой” отовсюду почувствовала, меня эта жизнь перестала удовлетворять. И где я только не была, чем ни занималась. Все не то. Один мой знакомый любил повторять: “Жизнь должна состоять из ярких точек. Пусть от точки до точки разные расстояния, но когда ты подойдешь к склону лет, то оглянешься, а у тебя уже вся сверкающая линия…”
Однако, со временем начинаешь осознавать, что главнее всего на жизненном пути смирение и терпение. Мне кажется, многие неправильно понимают эти слова. Если ты смиряешься, то это не значит, что ты не живешь. Человек смиряется перед какими-то жизненными обстоятельствами, и, в первую очередь, перед Богом. Это сейчас такая близость Божия во всем ощущается, а в Советский период мы жили в атеистической среде. Бога нам не давали живого, церквей было мало, но большинство из нас не сломалось душой, несмотря на внешнее устроение. Наша внутренняя жизнь была иной. Оглядываешься назад и, несомненно, чувствуется во всем промысел Божий. Господь иногда намеренно ставит человека в какие-то обстоятельства, дабы увидеть: смиришься ли ты и все же пойдешь прямо, или же будешь искать лазейку, чтобы эту трудность обойти… Вспомните, ведь и предавали, и убивали, и в иконы стреляли. А это все тоже люди были. Мы все, люди, взаимосвязаны между собой. Недаром слово существует такое – “мир”. Мы все под Божией рукой, “все волосы у каждого сосчитаны…”
Невозможно не затронуть еще одну очень важную тему: Ваше детство связано со страшным словом “война”…
– Да, когда она в 1941 году началась, многие и не верили, что это надолго. Думали, что все несерьезно. Наша семья уехала в деревню, в горы – прятаться. Там я впервые увидела маленькую черепаху, подумала, что это змея, и так испугалась…
Оказалось, бояться нужно было другого. Вскоре пришлось вернуться в город. Маму послали работать в порт. Из уже оккупированных Севастополя и Одессы к нам шли потоком транспорты с людьми и их багажом. Я приходила к маме и видела все это своими глазами, как люди куда-то далеко властями в эвакуацию распределялись…
Помню, с началом войны по Новороссийску прокатилась волна высылки немцев. В Новороссийске было много цементных заводов, бывших до революции в немецкой собственности. Инженеры постепенно обосновались в городе, да так и остались там насовсем, как полагали. На соседней улице жила бедная многодетная немецкая семья. Мы очень дружили с их дочкой Катенькой, – моей лучшей подругой.
Когда их в 41-м году высылали в Сибирь, детям даже надеть нечего было. Тогда мама собрала всю мою одежду, в том числе, и любимую беленькую шубку, и ботиночки, и отдала Кате. Всей улицей собирали для высылаемых теплые вещи… Вот так дружно жили соседи между собой. Все жалели друг друга…
Или вот еще один пример, характеризующий людей той поры. Недалеко от нас был дом моих крестных родителей. Они долго жили во Франции, знали языки, и, если приходилось им между собой ссориться, то делали они это исключительно по-французски.
О вой не еще бомбежки помню… Когда они начались, власти открыли туннели подземные, прорытые под горами, по которым по рельсам ходили вагонетки, перевозившие цемент с заводов. Там были сделаны деревянные настилы, оборудованы убежища. Все жители прятались в них от налетов, вплоть до оккупации. Жили там неделями. Наружу выбирались лишь ночью, когда авиационных налетов было поменьше. Еды было очень мало. Но Господь был с нами! В те времена самая малая крошка надолго насыщала…
Осталась в памяти картина, как в бухте “носом кверху” торчали остатки наших потопленных кораблей. Советские войска страшно как боролись за Кавказ! Немцы особенно боялись морских пехотинцев. Обстрел был настолько сильным, что днем перенести раненых было невозможно. В одном из туннелей, прямо на настилах был оборудован военный госпиталь.
Однажды ночью в убежище я проснулась от того, что вели и на носилках несли раненых. Мое внимание привлек громадный широкоплечий капитан, которого буквально волоком тащили моряки. Я вдруг его всего: в окровавленных бинтах, беспомощного, висящего на этих двух матросах увидела… Вот эта вереница раненых, искалеченных людей засела у меня в памяти на всю жизнь.
Потом госпиталь весь вывезли куда-то. Городские ворота закрыли. А утром появились немцы и стали бросать гранаты. Многие погибли тогда. Как моя память это все сохранила, даже и не знаю… Сейчас иногда думаю, словно роман какой-то читаю, когда прошлое вспоминаю.
В горном туннеле тогда осталось лишь мирное население: женщины, дети и старики. Одна женщина – мать с детьми на руках, открыла ворота. Немцы под дулом автоматов шли за ней следом, чтобы удостовериться в том, что мы не опасны. Помню нашу первую ночь в оккупации. В небе продолжались бои: трассирующие пули, рев моторов…
Как Вы полагаете, может быть именно пережитые в раннем детстве события “сподвигли” Вас в будущем встать на стезю сестры милосердия?
– Ой, не знаю… Хотя, Господь ведь посылает устроение всякой душе человеческой. Военные воспоминания сыграли свою роль, когда я уже в 70-е годы, являясь сотрудником Центральной лаборатории на Новотульском металлургическом заводе, была членом цеховой редколлегии. И вот тогда специально собирала информацию о тех сотрудниках, кто воевал и не вернулся. Даже в Чехословакию запросы подавала. Вообще наша газета отличалась от прессы Советской поры с сухой, безжизненной, никому не нужной информацией. Нашу газету заводчане ждали и читали! Удалось нам тогда повернуться “лицом к человеку”, обратиться, прежде всего, к тем, кто был рядом. А поскольку многие из заводчан воевали, то праздник “9 Мая” для нас был воистину великим днем.
Был в нашем цехе начальник технической службы, немного замкнутый и казавшийся всегда несколько сердитым даже. И вот, в интервью с ним, выясняется: бывший танкист. 9 мая 1945 года он уже в Берлине находился, а его невеста в 30 километрах от города была. И устроили они тогда с товарищами танковый бросок в это немецкое местечко на радостях. Там и свадьбу сыграли! В День Победы! Как только наши заводчане об этом прочитали, все его поздравлять бросились: “У Вас же сегодня свадьба!” И человек с другой стороны нам тогда раскрылся…
А как находились и “раскрывались” люди, связанные впоследствии с Тульским сестричеством? Расскажите, пожалуйста, про нынешнего духовника сестер, протоиерея Виктора Рябовола.
– Отец Виктор был когда-то просто прихожанином часовни в честь Донской иконы Божией Матери, а потом я узнаю, что он уже у отца Вячеслава в храме Димитрия Солунского. Далее я его как-то потеряла из виду, а однажды встретились, а он уже сан принял. Вышло даже так, что, став священником, впервые он совершал Таинство Крещения над моей подругой. А уже позднее его к нам, к сестрам, направили. Он такую деятельность развернул: сразу крестные ходы, им организованные, вспоминаются! Мы, сестры, были вначале приписаны к Николо-Зарецкому храму и там обретались, а уже потом – к Всехсвятскому кафедральному собору.
В чем Ваше служение тогда заключалось?
– Мы и тогда детьми-сиротами много занимались. Детей просто причащали, без развлечений. После Пасхи у нас всегда в Отделе бывали «нашествия». Приходили группами человек по 35-40 на чаепития праздничные. Еще экскурсии мы, конечно, по собору проводили регулярно, в храм верхний, в нижний тоже водили, рассказывали про иконы, про святых угодников Божиих. Доступным языком это делать старались, чтобы в детскую головочку все уложить можно было.
Неонилла Петровна, чем Вы объясните то, что многие современные молодые люди, побывав даже на очень интересных православных встречах и приняв в них активное участие, вскоре после окончания “мероприятия” становятся прежними: равнодушными, дерзкими…
– Мне кажется, все дело в уровне их восприятия того, что мы им сегодня предлагаем. Есть форма, уже сложившаяся, получения информации из телевизора: посмотрел и “побежал дальше”, как ни в чем не бывало. А нужна ведь еще и постоянная работа над собой. А вот этого многим и не хочется. Маленький эпизод: сидят молодые люди, выгуливающие собак на лавочке в скверике. Слышен сплошной мат. Подошла я к девушкам и спросила: “Ну, как Вы можете опускать себя до такой степени, в такую грязь, на такое дно, что при вас парни сквернословить не стесняются?” А они на меня посмотрели и промолчали. И все…
Где же выход искать следует? Как, например, детдомовских детей, с которыми мы сейчас активно работаем, от соблазнов всяких удержать можно?
– Конечно, выход лишь в помощи Божией, в вере. Но, если цветок взять из его земли, в которой он рос, и пересадить в другую почву, то приживаются, к сожалению, не все “сорта”. Вот так и с людьми. Даже прикоснувшись к чему-то светлому, возвращаясь в свою среду, опять будут дети этим дышать, жить, эти выражения слышать, эти отношения соблюдать… В своем сообществе. Да, каждый из нас изначально “Божья тварь”. Но, вспомним, некоторые разбойники лишь перед смертью покаялись. Многие люди приходили к Богу вместе с детьми, т.е. именно дети их приводили в храм.
А что касается детдомовских воспитанников, то думаю, что их надо отдавать на усыновление в хорошие семьи. Но и роль педагогов, конечно, занижать нельзя. То, что, когда-то “в народ пошли” А.С. Макаренко и его последователи, много положительного с собой принесло. Вообще, все христиане должны стремиться к тому, чтобы стать самоотверженными, гореть любовью к людям и состраданием к ним… А дальше Бог все Сам управляет, ибо, вспомним Евангелие: “Без Меня не можете делать ничего.” (Ин. 15, 5)
Ольга Кулешова