Преподобномученик Сергий родился 30 декабря 1870 г. в деревне Шеино Новосильского уезда Тульской губернии в семье коллежского секретаря Павла Васильевича Шеина и его супруги Натальи Акимовны и в Крещении был наречен Василием. Рано овдовев, Наталья Акимовна осталась с десятью малолетними детьми. По прихождении Василия в возраст встал вопрос о его образовании, на что у матери не было средств. Добрые люди оказали ей помощь: титулярный советник Дмитрий Илариевич Пестрожецкий дал поручительство, что будет платить за все время обучения Василия, и тот под его поручительство поступил в Императорское училище правоведения в Санкт-Петербурге. Но благотворитель не располагал средствами, достаточными для оплаты всего срока обучения, и когда до окончания училища оставалось два года, Наталья Акимовна подала прошение на имя Императора с просьбой зачислить сына стипендиатом Его Императорского Величества. Первоначальная помощь частного благотворителя и затем государства в лице Императора не оказалась напрасной, — Василий не остался должником своих благотворителей, а через них и Отечества.
Десятого мая 1893 г. Василий окончил Училище правоведения с золотой медалью и занесением его имени на мраморную доску, с присвоением чина титулярного советника. Двадцать шестого мая он был определен на службу в Министерство юстиции и откомандирован в канцелярию Межевого департамента Правительствующего Сената. Первого апреля 1894 г. — переведен в канцелярию 3-го департамента Правительствующего Сената. Первого ноября 1895 г. Василий Павлович был командирован в юрисконсультскую часть Центрального управления Министерства юстиции для работы в учрежденной при Министерстве Комиссии для пересмотра законоположений по судебной части. Четырнадцатого мая 1896 г. — произведен в коллежские асессоры и в том же году приглашен читать лекции по гражданскому праву в училище правоведения в связи с плохим состоянием здоровья профессора С.В. Пахмана, а позже по его представлению был назначен в училище на должность преподавателя гражданского права. Девятнадцатого марта 1897 г. Василий Павлович был командирован на четыре месяца за границу для слушания лекций в германских университетах. 3 февраля 1898 г. он был командирован в юрисконсультскую часть в Центральном управлении Министерства юстиции, а 1 июля 1899 г. назначен младшим помощником обер-секретаря Судебного департамента Правительствующего Сената. Первого октября 1900 г. Василий Павлович был назначен младшим делопроизводителем Первого департамента Министерства юстиции и 14 мая того же года произведен в надворные советники. Восьмого июня 1902 г. он был назначен помощником юрисконсульта Министерства юстиции. Семнадцатого февраля 1903 г. его назначили представителем от Министерства юстиции в состав образованной при Министерстве внутренних дел Особой комиссии для разработки вопроса об учреждении градоначальства в городе Ростове-на-Дону. Семнадцатого октября того же года его перевели на службу старшим делопроизводителем Государственной канцелярии, а 25 октября — в Отделение свода законов. Четырнадцатого мая 1904 г. он был произведен в коллежские советники.
Семнадцатого февраля 1905 г. Василий Павлович был назначен председателем учрежденной Императором Комиссии для выявления причин недовольства рабочих в Санкт-Петербурге и его пригородах. Шестого июля 1905 г. он был назначен делопроизводителем Общего собрания Государственного Совета и временно — в Отделение свода законов. Тридцатого ноября 1905 г. ему было поручено принять участие в трудах Особого вневедомственного совещания для согласования действующих узаконений с императорским указом 17 апреля 1905 г. под председательством члена Государственного Совета генераладъютанта, генерала от кавалерии графа Игнатьева 2-го. Первого января 1907 г. Василий Павлович был произведен в статские советники, 22 января переведен в Третье отделение по делам законодательным, 13 апреля — в Отделение свода законов, 23 июня он был назначен в число членов Особого при Святейшем Синоде присутствия для разработки вопросов, связанных с подготовкой Священного Собора Православной Российской Церкви, 6 декабря — назначен помощником статс-секретаря Государственного Совета, 11 декабря — командирован в канцелярию Законодательного отдела Государственной думы. Двадцать седьмого июня 1908 г. Василий Павлович стал заведующим Законодательным отделом. 5 июля 1908 г. он был уволен с должности помощника статс-секретаря с назначением его начальником отдела канцелярии Государственной думы.
В 1913 г. Василий Павлович был избран от Тульской губернии членом IV Государственной думы и, будучи беспартийным, примкнул к фракции националистов. В Государственной думе он занимался в основном вопросами, касающимися Православной Российской Церкви, — был членом вероисповедной комиссии и докладчиком бюджетной комиссии по смете Святейшего Синода.
В 1917 г. Василий Павлович был избран в состав Священного Собора Православной Российской Церкви: он вошел в Предсоборный совет, Соборный совет, был заместителем председателя Уставного отдела Собора и секретарем Собора. Избрание его секретарем Собора состоялось 19 августа 1917 г. Заседание проходило под председательством товарища председателя Собора архиепископа Новгородского Арсения (Стадницкого) в присутствии четырехсот сорока трех членов Собора. Для избрания члены Собора подали записки с именами, — кого они желают видеть секретарем Собора. За Василия Павловича Шеина было подано двести сорок четыре записки, за протоиерея Константина Агеева — семьдесят записок, за Петра Гурьева — сорок девять записок.
Желание подвергнуться голосованию выразили Василий Павлович Шеин и протоиерей Константин Агеев. После подсчета голосов закрытого голосования выяснилось, что за Василия Павловича подано триста двадцать шесть голосов, за протоиерея Константина — сто шестьдесят девять голосов.
На Соборе, не собиравшемся в течение нескольких столетий, многие вопросы вызвали бурное обсуждение и, в частности, вопрос о Патриаршестве, для обсуждения которого записались докладчиками пятьдесят один человек. Имевший богатый опыт участия в многолюдных законодательных собраниях, обсуждавших вопросы государственной важности, Василий Павлович подал предложение, подписанное вместе с ним тридцатью двумя членами Собора: ограничить число ораторов двенадцатью, и чтобы эти пятьдесят один человек сами избрали из своей среды шесть человек, стоящих за Патриаршество, и шесть против, кто бы донес до членов Собора наиболее полно ту и другую идею.
Представляя свои аргументы, Василий Павлович сказал: «Вопрос, подлежащий обсуждению Собора, есть вопрос небывалой важности в нашей церковной жизни, и посему наиболее полное и всестороннее освещение этого вопроса есть дело существенной необходимости. Множественность ораторов обычно приводит к тому, что сокращают срок речей до пяти-десяти минут. Это такой срок, в течение которого всесторонне осветить столь важный вопрос невозможно, и прения приобретут характер отрывочных мыслей, не представляющих никакой ценности. Между тем, вопрос о Патриаршестве настолько велик, что должен перейти в сознание Церкви, в сознание потомства в полном, точном, всестороннем освещении. Деяния Собора, которые будут содержать наши прения, не суть только наше достояние, а достояние всей Церкви и должны перейти в потомство с богатым содержанием. В целях наибольшей полноты прений, в целях предоставления ораторам возможности осветить вопрос с научной точки зрения, с наибольшей полнотой и широтой, каждому оратору надо предоставить достаточный срок для развития своих мыслей. Этим сроком можно считать часовую речь. Я предлагаю, чтобы дать ораторам возможность высказаться с исчерпывающей полнотой, не связывать их сроком, а предоставить желающим говорить о Патриаршестве прийти к соглашению и избрать ораторов, — составить согласительный список ораторов в числе двенадцати. В этот список войдут представители всех направлений; они и осветят вопрос со всех сторон и с исчерпывающей полнотой».
Началось обсуждение. Одни считали, что ради уважения избирателей члены Собора должны высказываться все, кто пожелает, другие — что вопрос и так долго обсуждался и в отделах, и частных совещаниях, требуется только все привести в систему. Когда вопрос был поставлен на голосование, большинство членов Собора поддержало Василия Павловича и проголосовало за ограничение числа ораторов. Предложение было принято. Однако отовсюду тут же стали раздаваться возмущенные голоса, многие вставали со своих мест и направлялись в сторону председателя Собора, желая ему лично пояснить свою точку зрения, не согласную с проголосованной. Одни поддерживали принятое Собором предложение, другие стали высказываться категорически против. Мнение последних выразил архиепископ Тамбовский Кирилл (Смирнов), который сказал: «Я выступаю на защиту прав меньшинства. Если у нас Собор, то нужно давать право и одному желающему говорить, но нельзя никому закрывать рта: такая система непозволительна для Собора. Предложение должно быть снято. Говорить должен всякий, кто хочет сказать. Важность вопроса требует, чтобы каждый сказал свое слово».
В защиту этой точки зрения раздались с мест многие голоса, так что председатель стал просить Василия Шеина пояснить свою точку зрения, который, видя смятение соборян, заявил, что готов, чтобы «не затягивать дела (…) предложение снять. Я не хочу, — пояснил он, — чтобы моя мысль, направленная к цели благой, повела на самом деле к затяжке и отрицательному результату».
Положение оказалось тем более сложным, что Собор уже принял предложение большинством голосов, и председатель Собора, заявив, что Василий Павлович Шеин снял свое предложение, предложил отменить принятое решение повторным голосованием; под письмом с предложением ограничить число ораторов сняли подписи сам Василий Павлович и еще пятнадцать человек, и было принято постановление о пересмотре решения. Теперь для обсуждения вопроса о восстановлении в Русской Церкви Патриаршества записалось ораторами девяносто пять человек.
На тридцать седьмом заседании Собора 19 июля (1 августа) 1918 г. обсуждался доклад о монашестве, в частности вопрос об избрании монастырской братией не только на должность настоятеля, но и на должности казначея, ризничего, духовника и эконома, что вызвало большую полемику. Если предложение об избрании братией настоятеля и утверждении его кандидатуры епархиальным архиереем не вызвало разногласий, то предложение, чтобы братия избирала и на другие должности, вызвало горячий протест и, в частности, настоятеля Троице-Сергиевой лавры архимандрита Кронида (Любимова), заявившего, что принятие выборного начала как общего принципа уничтожит самый дух монашества.
Его всецело поддержал Василий Павлович Шеин, сказав: «Живое участие в выборах примут и выдвинут себя кандидатами менее достойные иноки. Они же могут составить большинство при голосовании. Желающий получить должность будет заискивать у этих иноков, будет очень много им обещать, но когда его избрание пройдет и он получит утверждение епархиального архиерея, — тогда только обнаружатся настоящая природа кандидата и его отрицательные стороны. Но будет уже поздно. (…)
Соответствует ли (…) выборное замещение должностей казначея, эконома и других самому духу монашеской жизни и не поведет ли оно, вместо пользы, к сугубому вреду для спасения душ иноков? (…)
По монастырским правилам каждая должность понимается как «послушание«, как обязанность, налагаемая настоятелем монастыря на инока.
Всякое искательство должностей не согласно с самою сущностью монашества и чуждо душевному состоянию истинного инока. Все помыслы истинного инока — в молитвах, подвижничестве, духовном усовершенствовании и послушании; каждое внешнее проявление собственной воли для него — тягостно. Если бы монастырская братия состояла из настоящих иноков, то она сама отказалась бы от производства выборов, а пришла к настоятелю и сказала бы: «Отче, назначай сам».
Выборность низших должностей не только не будет способствовать утверждению братолюбия в монашеской среде, а явится яблоком раздора и непорядка в монастырской жизни. Как только будет объявлено о производстве выборов, в тихой и спокойной до сей поры обители начнутся суета и беспокойство. Менее совершенные иноки оставят молитвы, заботы о подвижнической жизни и труднические дела. Начнутся разделение монахов на партии, борьба этих партий между собою и связанные с нею озлобление, ссоры, вражда и раздор. О каком же братолюбии здесь может идти речь?
Выборное начало само собою вызывает обсуждение выставленных кандидатур, а последнее влечет к осуждению и порицанию.
Этот путь осуждения ближнего не соответствует духу истинного монашества и всецело противоречит иноческому и христианскому поведению. Все, что при выборах будет сказано худого одним иноком про другого, — станет, несомненно, известно и в душе обиженного не забудется. Затаенная злоба явится причиной и последующих ссор и несогласий среди братии.
Итак, ввиду изложенных бытовых и нравственных оснований я полагал бы необходимым воздержаться в настоящее время от распространения выборного начала на должности казначея, ризничего, эконома и других».
Соборяне согласились с суждениями архимандрита Кронида и Василия Шеина.
7/20 сентября 1918 г. Василий Павлович сделал доклад о гонениях на Русскую Православную Церковь, о пострадавших от большевиков, кратко сказал о принятом большевиками декрете о свободе совести, который был охарактеризован Собором как узаконение преследований христиан, и перечислил все известные на тот момент случаи преследования и убийства духовенства. Характеристика правящей власти, публичная оценка чинимых ею злодейств, имевшая вполне естественный характер обличения, были по тем временам для большевиков вполне достаточны, чтобы приговорить его при ближайшем удобном случае к смерти.
«Поступающие в Комиссию донесения с мест, — сказал он, — рисуют нам потрясающие картины разгула низменных страстей толпы. Кровь леденеет в жилах и сердце наполняется ужасом перед этими картинами дикой кровавой расправы темных масс над своими пастырями. Опьяненный запахом крови, разжигаемой всеми средствами нынешнею властью классовой борьбы, русский народ, темный и неразвитый, не устрашился поднять руку даже на то, что было ему всегда близко и дорого, на то, чем он жил не одну сотню лет, — на веру православную. Арестуются и подвергаются оскорблению епископы и священники, зверски расстреливаются священнослужители, часто без всякого не только суда, хотя бы для видимости их виновности, но и без предъявления к ним какого бы то ни было обвинения, — только за то, что они — служители Церкви Православной, провозвестники Христовой истины. И проходит пред нами целый ряд новых священномучеников и мучеников за веру и Церковь Православную: Высокопреосвященный митрополит Владимир (Богоявленский) епископы Гермоген (Долганев), Макарий (Гневушев), Варсонофий (Лебедев), Ефрем (Кузнецов). Не пощажены видные общественные деятели и проповедники, как, например, настоятель Казанского собора в Петрограде и председатель Общества религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви протоиерей Философ Орнатский; знаменитый бесстрашный проповедник, настоятель храма Василия Блаженного в Москве протоиерей Иоанн Восторгов; неустанный миссионер-проповедник, устроитель и основатель Варнавинского и других обществ и братств Николай Юрьевич Варжанский (…) и множество протоиереев, иереев, монашествующих и светских лиц — «их же имена Ты, Господи, веси»… Начиная с высшей иерархии и кончая рядовыми членами Церкви, многие запечатлели мученическою смертью свою верность Христу и Его Церкви, и каждый день приносит все новые и новые известия о расстрелах и других убийствах священнослужителей и верующих мирян, вставших на защиту Божьего достояния, и число этих невинных жертв, кровь которых вопиет к Небу, все увеличивается, и не видно ему конца…»
Восемнадцатого января 1919 г. Василий Павлович Шеин как секретарь Собора представил сведения за истекший период о числе членов Собора, его отделах и результатах их деятельности, а также об условиях работы Собора в современной действительности, охарактеризовал нравственный упадок в обществе, попутно давая свои оценки происходящему, в которых до некоторой степени отобразились его взгляды и личная позиция. Поскольку освещение деятельности Собора и принимаемых им решений было затруднено, так как Церковь к этому времени лишилась всех типографий, где она могла бы печатать деяния Собора, его доклад имел своей целью вкратце оповестить верующих о работе Собора за прошедший период.
С детства Василий Павлович мечтал о сугубо церковном служении, много времени в течение жизни он проводил в храме, и теперь пришла пора исполниться его пожеланию, тем более что служение Отечеству на государственной службе при новой власти стало для него невозможным. Двенадцатого сентября 1920 г. он был пострижен в монашество с именем Сергий в честь преподобного Сергия Радонежского, вскоре рукоположен во иеромонаха, возведен в сан архимандрита и назначен в 1921 г. настоятелем Патриаршего Троицкого подворья на Фонтанке в Петрограде. Он послужил Отечеству на государственной службе, послужил Церкви, когда был чиновником; поначалу назначенный на должности высшей государственной властью, а потом, как многоопытный государственный муж, послужил Священному Собору. Теперь он избрал иноческий и пастырский путь, в тех обстоятельствах — путь исповеднический.
В ночь с 28 на 29 апреля 1922 г. был арестован ряд священников во главе с митрополитом Вениамином, в том числе и архимандрит Сергий. Все они были заключены в тюрьму на Шпалерной улице.
Десятого июня 1922 г. начался судебный процесс над митрополитом Петроградским Вениамином, священнослужителями и мирянами Петроградской епархии. В первые дни суда митрополит Вениамин, выходя из тюремной машины, прежде чем войти в здание суда, благословлял всех собравшихся у здания, а хор пел «Достойно» и «Ис полла эти деспота». Когда после окончания дневного заседания конвоиры увозили митрополита, он также благословлял всех собравшихся. К середине процесса власти категорически запретили ему благословлять народ, и он лишь крестился сам и, глядя на собравшихся людей, слегка кланялся им. Всякий раз после окончания заседания подсудимых встречала многочисленная толпа тех, кто не смогли попасть в зал суда, и тех, кто, хотя и присутствовали на суде, но к этому времени специально выходили, чтобы проводить подсудимых; некоторые выкрикивали слова поддержки и бросали в машину, которая увозила митрополита, цветы.
После допросов, которые за отсутствием обвинительного материала, даже формально не подготовленного, когда судьи и обвинители при уже известном им приговоре лишь тянули время, судебные заседания превратились в утомительную для подсудимых процедуру, угнетая их фатальным предчувствием обреченности.
После допросов обвиняемых суд стал вызывать свидетелей. Протоиерей Александр Введенский, один из главных свидетелей обвинения, на суде не был представлен, остальные свидетели обвинения говорили вяло и неубедительно, только протоиерей Владимир Красницкий действовал и говорил как функционер новой власти. Затем стали выступать официальные представители обвинения; в их речах не содержалось уже никакой информации ни о будто бы совершенных преступлениях, ни о самих обвиняемых. После них с 1 июля стали выступать представители защиты, один из которых, Я.С. Гурович, в заключение своей продолжительной речи сказал: «Граждане члены Революционного трибунала, что скажет история об этом процессе? Знаете, что скажет история и где она найдет материал, главный материал, о котором почти ничего не говорится? (…) Она найдет на первой странице 5-го тома, где некий милицейский летописец, не мудрствуя лукаво и не думая о процессе, излагал свои впечатления по районам. Вот что он пишет: «Первый городской район. Операция по изъятию ценностей церковных 13 мая протекла удовлетворительно, за исключением следующих незначительных эксцессов. Все прошло очень хорошо — Смольнинский район. Операция протекла и закончилась вполне удовлетворительно». И вот, пользуясь этим документом, будущий историк скажет: с 25 февраля по 4 мая в городе Петрограде происходило изъятие церковных ценностей, оно протекло блестяще, принимая во внимание фанатизм масс. Всего восемь случаев было насилий, из которых только одно сравнительно серьезно. И тем не менее, было дело, судили восемьдесят семь человек во главе с митрополитом».
Четвертого июля подсудимым была предоставлена возможность сказать последнее слово; оно было выслушано в полном молчании, — многие догадывались, что смертный приговор для некоторых обвиняемых предрешен.
Архимандрит Сергий в своем последнем слове сказал, что ему ставится «в вину его принадлежность к фракции националистов в Государственной думе. Но он в Думе не занимался политической борьбой, а работал исключительно в церковной Комиссии. Монашество он принял не для того, чтобы скрыть под клобуком свое политическое прошлое, а по своим религиозным убеждениям; никакой борьбы с советской властью не вел, вел только борьбу с самим собой». Затем отец Сергий ярко обрисовал картину аскетической жизни монаха, заметив, что, отрешившись от всех переживаний и треволнений внешнего мира, целиком отдавшись религиозному созерцанию и молитве, он одной лишь слабой физической нитью оставался привязан к этой жизни. «Неужели же, — сказал он, — трибунал думает, что разрыв и этой последней нити может быть для меня страшен? Делайте свое дело. Я жалею вас и молюсь о вас…»
Судебный процесс завершился. Пятого июля 1922 г. в три часа дня всех подсудимых доставили в здание суда для выслушивания приговора. Около восьми вечера их стали вызывать в зал судебного заседания. Сначала архиереев, затем всех тех, кому грозила смертная казнь, а затем всех остальных — для последнего снимка в зале суда. Около девяти часов вечера раздался звонок — к началу последнего заседания. В начале десятого было произнесено комендантом в последний раз для них:
«Встать, суд идет». Председатель трибунала зачитал приговор. Митрополит Петроградский Вениамин, профессор уголовного права Петроградского университета и председатель правления Общества объединенных приходов Юрий Новицкий, юрисконсульт Александро-Невской лавры Иван Ковшаров, преподаватель военно-броневой автомобильной школы и секретарь правления Общества православных приходов Николай Елачич, настоятель Казанского собора протоиерей Николай Чуков, викарий Петроградской епархии епископ Венедикт (Плотников), настоятель Исаакиевского собора протоиерей Леонид Богоявленский, профессор Военно-юридической академии Дмитрий Огнев, настоятель Троицкого подворья архимандрит Сергий (Шеин) и настоятель Троицкого собора протоиерей Михаил Чельцов были приговорены к расстрелу.
По окончании чтения приговора раздались многочисленные и дружные аплодисменты — рукоплескали студенты Зиновьевского университета, этими рукоплесканиями невольно напоминая о событиях, происходивших когда-то во времена гонений на христиан в судах Римской империи. Для судей «спектакль» был окончен, и они, уже не в силах держаться той роли, которую играли все эти дни, почти бегом ринулись из зала. Адвокаты были ошеломлены внезапностью их бегства и стали им вдогонку кричать: «Мы кассацию подаем… Мы просим принять заявление, что мы подаем кассацию…» Но судей уже и след простыл. Затем покинули зал публика, обвинители и адвокаты. Остались лишь осужденные и конвоиры, еще теснее их окружившие. Приговоренных к расстрелу отделили от остальных и, выведя на улицу, посадили в грузовик, который кольцом окружили конные курсанты. Все улицы следования печального кортежа были пусты — они заранее были очищены сотрудниками ГПУ от прохожих. Впереди и позади грузовика ехали конвоиры из ГПУ на двух автомобилях. Случайно попадавшихся людей разгоняли, извозчикам приказывали немедленно сворачивать с дороги. Приговоренных привезли в 1-й исправдом и поместили в нижнем этаже, в котором обыкновенно помещались смертники. Перед этим всех тщательно обыскали, у архимандрита Сергия отобрали лекарство. Почти всех разместили по двое. Архимандрита Сергия с протоиереем Михаилом Чельцовым, Юрия Новицкого с протоиереем Николаем Чуковым, Ивана Ковшарова с протоиереем Леонидом Богоявленским, Дмитрия Огнева с Николаем Елачичем. Камера, в которой поместили архимандрита Сергия и протоиерея Михаила, была очень мала, это была одиночка, в ней стояла всего одна кровать, и каждый спешил уступить место другому; в конце концов уговорились разместиться на кровати вдвоем. Перед тем как лечь, поужинали привезенной из суда провизией и помолились. На следующий день надзиратели принесли вторую кровать и матрас. Отец Сергий был большим любителем церковного пения и все время что-нибудь тихонько напевал. Решили прочесть акафист Иисусу Сладчайшему, отец Михаил попросил помочь отслужить панихиду по своей матери, день именин которой приходился на 6 июля. Акафист читал отец Сергий, а отец Михаил подпевал, затем отец Михаил служил панихиду, а отец Сергий был за псаломщика. Вскоре принесли передачу, в ней оказался шестой том из творений святителя Иоанна Златоуста, чтение которого весьма утешило узников. Отслужили всенощную под праздник Рождества Иоанна Предтечи — отец Сергий предстоятелем, отец Михаил — за псаломщика. Наутро, 7 июля, совершили обедницу. Через некоторое время всем смертникам было объявлено, что они будут отправлены в Дом предварительного заключения на Шпалерную. Собрали вещи, часть лишней провизии была роздана нуждающимся арестантам, и вдруг отец Сергий, несколько подумав, мягко сказал: «А все-таки, отче, неизвестно, куда нас повезут. Так же неизвестно, как мы станем там жить и что с нами приключится, а поэтому поисповедуйка меня…» Отец Михаил снял с груди крест, положил его за отсутствием аналоя на подоконник, через шею вместо епитрахили опустил полотенце и прочитал по памяти молитвы к исповеди. Отец Сергий исповедался искренне, горячо и слезно. Это была его последняя исповедь. После этого исповедался отец Михаил. По дороге в тюрьму отец Сергий угощал всех, включая конвоира, только что переданной ему с воли клубникой; конвоир начал было отказываться, но отец Сергий по-отечески ласково заметил ему, чтобы он не боялся, ягоды не отравлены, так как они не думают еще умирать. По прибытии в тюрьму после тщательного обыска всех смертников развели по разным этажам и поместили в одиночные камеры. «В эти первые дни, — вспоминал впоследствии отец Михаил, — за нами, за нашим поведением в камере тщательно наблюдали. Бывало, отодвинут чугунный засов с глазка-оконца в двери, и не успеешь подойти к двери, как уже наблюдающий глаз исчезает и заслон задергивает оконце. О нас эти наблюдения могли одно лишь начальству доносить: вседе молятся и по камере ходят». Администрация тюрьмы на Шпалерной среди других сообщений доносила руководству ГПУ на Гороховую, что «митрополит молится по четырнадцать часов в сутки и производит на надзирателей самое тяжелое впечатление, почему они отказываются от несения ими их обязанностей в отношении к нему», невозможно было со спокойной совестью сторожить приговоренного к смерти митрополита, отлично зная, что он невиновен.
После объявления приговора, 5 июля, протоиерей Александр Введенский направил письмо председателю Петроградского губисполкома Зиновьеву, в котором, признавая справедливость приговора и его политическую обоснованность, — «моральное значение этого приговора огромное, — писал он, — контрреволюция недопустима в Церкви, хотя бы она прикрывалась самыми возвышенными лозунгами», — все же просил помиловать приговоренных к расстрелу, потому что «приговор к расстрелу, приостановленный милостью победившего пролетариата, образумит пылкие головы церковных контрреволюционеров; фактический же расстрел создаст из этих церковников мучеников, чего они, конечно, не заслуживают». На следующий день группа членов «Живой церкви» обратилась в Петроградский губисполком с письмом. «Преклоняясь перед судом рабоче-крестьянской власти», они просили помиловать всех осужденных к расстрелу, за исключением Ковшарова и Новицкого. Седьмого июля Зиновьев направил эти письма Сталину, сообщая, что выезжает в Москву вместе с представителем трибунала. Двенадцатого июля в Москве состоялось совещание, в котором участвовали заместитель наркома юстиции, председатель кассационного суда и начальник «ликвидационного» 5-го отдела по проведению декрета об отделении Церкви от государства Наркомата юстиции, давний сотоварищ Ленина, Красиков, начальник Секретного отдела СОУ ВЧК-ГПУ Самсонов, сотрудник 5-го отдела Наркомата юстиции, снявший с себя сан священника, Михаил Галкин и сотрудник аппарата ЦК Попов. Совещание постановило, что «приговор, вынесенный Петроградским трибуналом от 5 июля 1922 г., находит вполне правильным и целесообразным. Всех лиц, приговоренных к высшей мере наказания, считает вредными и опасными и при создавшейся политической конъюнктуре подлежащими совершенному устранению; но если бы по политическим соображениям признано было необходимым пойти в максимальной мере навстречу ходатайству более лояльных слоев духовенства и, в частности, Высшего Церковного Управления и группы «Живая церковь», то из числа десяти осужденных к высшей мере наказания совещание находило бы возможным смягчить участь лишь в отношении шести лиц, а в отношении митрополита Вениамина, Новицкого Юрия Петровича, Ковшарова Ивана Михайловича и Шеина Василия Павловича (архимандрита Сергия) как лиц, вдохновлявших, руководивших и вполне сознательно ведших контрреволюционную политику под церковным флагом, совещание находит смягчение им меры наказания нецелесообразным». Тринадцатого июля члены Политбюро ЦК РКП(б) в лице Каменева, Троцкого, Сталина, Молотова, Томского, Рыкова, Зиновьева, Радека и Чубаря постановили: согласиться с мнением состоявшегося накануне совещания. Руководство страны ясно давало понять, что их врагом является именно Церковь, и из членов Церкви они уже будут выбирать сами, кого приносить в жертву. Одновременно был нанесен мощный удар по обновленцам, уничтоживший их как движение идейное. Для протоиерея Александра Введенского стало очевидно, что их авантюра с «обновлением» Церкви оказалась утопией, утопленной в крови невиновных. Двадцать пятого июля он направил ходатайство члену Политбюро и Президиума ВЦИК Рыкову, в котором просил помиловать хотя бы митрополита Вениамина и архимандрита Сергия. «Все дело обновления Церкви, — писал он, — попытка сделать ее не слугой буржуазии, а посильной помощницей пролетариату, находится в моральной и фактической зависимости от исхода приговора. Если вообще будут расстрелы — мы, «Живая церковь» (и я, прежде всего, лично), будем в глазах толпы убийцами этих несчастных. Попытка оздоровления Церкви будет сорвана…»
Восемнадцатого июля, в день празднования памяти преподобного Сергия Радонежского, по ходатайству митрополита Вениамина администрацией тюрьмы было разрешено всем приговоренным к смерти причаститься. Святые Дары были доставлены сразу после Литургии из расположенного рядом с тюрьмой Сергиевского собора. После приговора Петроградского трибунала все защитники обвиняемых подали развернутые кассационные жалобы, в которых убедительно доказывали абсурдность приговора. Двадцать шестого июля состоялось заседание Кассационной коллегии Верховного трибунала ВЦИК под председательством Ульриха, которая оставила приговор в силе. Второго августа Президиум ВЦИК через А.С. Енукидзе обратился к Сталину, прося Политбюро «пересмотреть свою директиву по данному делу». В тот же день Пленум ЦК РКП(б) постановил отклонить ходатайство Президиума ВЦИК о помиловании. Третьего августа Президиум принял окончательное решение — приговор в отношении митрополита Вениамина, архимандрита Сергия, Юрия Новицкого и Ивана Ковшарова оставить в силе, остальным приговоренным к расстрелу заменить расстрел пятью годами лишения свободы.
В субботу, 12 августа, около одиннадцати часов ночи приговоренных к расстрелу вывели из камер. Митрополит Вениамин, архимандрит Сергий, Юрий Новицкий и Иоанн Ковшаров, как передает церковное предание, были расстреляны 13 августа 1922 г. на Ржевском полигоне на окраине Петрограда в лесу, примыкающем к Ириновской железной дороге, и погребены в безвестной общей могиле. Архимандрит Сергий (Шеин) реабилитирован 31 октября 1990 г. Президиумом Верховного суда РСФСР (по году репрессий —1922).
Канонизирован Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 4 апреля 1992 г. День памяти 31 июля/13 августа.
Игумен Дамаскин (Орловский). Жития новомучеников и исповедников Церкви Русской. Июль. Ч.2. Тверь. 2016. С. 167–353.