Время бессильно ослабить память человечества о мужестве и несгибаемой стойкости советских людей, поднявшихся на защиту своей Родины, своей Отчизны от немецко-фашистских захватчиков во время Великой отечественной войны.
Неоценимый вклад в победу над фашизмом внесли героические советские женщины, совершившие бессмертный подвиг во имя Родины. Одна из этих героинь – Мария Плотникова, просфорница храма во имя святителя Феодосия Черниговского.
Подошедшие практически вплотную к Туле фашисты спалили многие деревни. В огне военных пожарищ сгинул и родной дом Марии Сергеевны Плотниковой. Однако в отличие от многих, 15-летняя девчушка не испугалась дать отпор вооруженным, сытым и сильным солдатам вермахта.
«В первый год как пришли немцы, они почти всю нашу деревню дотла спалили, – рассказывает Мария Плотникова. – Как наш дом стали поджигать, так я кинула в фашиста чугунком, в котором обычно кашу в печи варили. Кидала и другие вещи… Все, что тяжелое было, то в него и кидала. Как не убил он меня и других девчонок – не знаю. Бог уберег!
Между прочим, не все немцы были извергами. К нам в дом, который мы отстояли и который один из немногих целехоньким остался, на постой фашисты пришли. Один хотел пристрелить всех, но второй, что главнее был, запретил ему. Он по-русски умел говорить и потом рассказывал, что его прабабушка была родом из России. Так вот, она ему перед отправкой на фронт строго наказала не убивать русских, и бомбы (он ведь летчиком был) бросать не на города и деревни, а в речки и чистое поле.
Первый сожрал всю живность, что была в нашем небогатом хозяйстве – трех куриц и козу. А тот, что изначально заступался за нас, приносил и еды много, и сапоги летные, чтобы мы по зиме разумши не ходили.
Вот когда русские пришли, этот фашист улетел на своем аэроплане, а мы живы остались.
Вот как получается – и у них тоже хорошие люди бывают.
Когда немцев от нас отогнали до Волова, мы пошли в трудовой фронт.
Тут тоже много чего натерпелись. У нас в колхозе бригадир был, так вот он свою дочку, как и все другие начальники, отправил подальше в тыл – учиться на медсестру. А меня, что без защиты была, так как сирота, в самое пекло бросили.
Работали в колхозе, на полях. Когда отдых – вязали для фронта носки и варежки. Потом окопы рыли. Я вот рыла котлован для дзота, просто схроны для солдат…
А как стрелять-бомбить переставали, так шли раненых с поля боя выносить. Мы все маленькие девчушки-пичужки, но здоровенных мужиков в обмундировании тащим! На плащ-палатки их перекатим и втроем или вчетвером волоком в госпиталь. Перевяжем и тащим… Чем есть перевязывали. Одному, помню, руку оторвало, кровь хлещет, а бинтов-то нет. Пришлось с себя последнюю рубашку сорвать, да ему и руку перетянуть и рану еще в боку заткнуть…
Многие потом писали письма, благодарили. Один даже жениться предлагал, но я не согласилась. Так как стеснялась своей безграмотности, да и мала еще была о женилках думать.
Раньше страшно было, а сейчас уже можно и рассказать о том, как мы у убитых по карманам остатки пайка солдатского собирали. Корки хлебные, консервы иногда – все подряд. А потом этим и сами спасались от голода, да еще и раненых в госпитале подкармливали.
Голод был жуткий и холод тогда. Помню, один раз лошадь убило шальной пулей, так ее с середины речки стащили, рискуя под лед провалиться, а потом порубили и вместе с кожей, с костями да потрохами варили. Сделали кашу, полные котлы, и солдатам отдали, чтобы они выздоравливали быстрее и были крепкими. Сами тоже немного поели, но больше – им».
Желание приблизить победу помогало перенести испытание войной, включавшее в себя холод и голод, горечь от потери родных и близких. У Марии Плотниковой война забрала всех родных: «Было у меня всего пять братьев, так их всех и призвали на фронт. Они только-только с армии вернулись, а тут – война. Три родных и два двоюродных братика все погибли на фронте.
Как похоронки приносили, так это горе было такое, что крик стоял до небес. Практически через день – убит, убит и убит. В нашу деревню за три месяца 90 похоронок пришло. Я сегодня понимаю, почему такие жертвы большие были в начале – многие неграмотные ушли на фронт, совсем к службе такой не готовые. Они и с ружьями обращаться не умели. Это у нас время было подучиться немного. Когда фашисты уходили, они сломанные ружья бросали, а мы, девушки, учились из тех, в которых патроны оставались, стрелять. Я метко в мишени стреляла. А больше палили в сторону немцев – думали, что напугаем их. Бабахнем в воздух и хорошо, самим и то спокойнее».
Пережить ужасы войны помогала и вера в Бога. Все верили в чудо и чудо совершалось. И чтобы поверить в это, не нужно документальных подтверждений, рассказ от первого лица – уже свидетельство подлинности того, что молились все – и в окопах, и в тылу, а особенно – в госпиталях: «Я вот всю жизнь, с детства, в церковь бегала. У нас две церкви было неподалеку. Одна в селе Никитском, а вторая в деревне Поповка. Хоть особо верить нельзя было, за это могли и посадить и просто избить, но как война пришла – все уверовали. Все верующими стали, все кричали: «Господи, спаси! Господи, сохрани!» Все боялись. Все молились – и коммунисты, и все на свете. Все молились Господу, лишь бы остаться живыми, лишь бы ужасы пережить.
Не дай Бог нынешним поколениям эти кошмары военные на себе испытать».
Вклад советских женщин в защиту Отчизны будет вечным примером, вызывающим гордость и восхищение нынешних и грядущих поколений, примером, зовущим на подвиг.
Как хранительницу и очевидицу исторических событий Марию Сергеевну частенько навещают школьники: «К 9 мая о ветеранах вспоминают власти. То от Медведева, то от Путина, то от Груздева – обязательно поздравления принесут. Не сами, конечно, но ребята из школы приходят. Детишки чаще бывают, не только по праздникам. Они мне стихи читают, помогают по хозяйству редко. Интересуются историей, а я им, что помню, то и рассказываю.
Я их всегда благодарю. Поколение хорошее растет. Иногда говорят, что молодежь теперь плохая, а всех их люблю – и хороших, и плохих».
Мария Сергеевна Плотникова давно уже на пенсии, но привычка работать не позволяет ей сидеть без дела. И как во всех ее делах, в работе и жизни ей вновь и вновь помогает Господь: «Я всегда верующая была. У меня и свекор верующий был. Он долго работал в храме в честь Димитрия Солунского. Он учился в Ленинграде, в семинарии. После учебы в Тулу попал, ну а тут его как попа и кулака «перевоспитали». Избили до полусмерти, пытали даже в НКВД. Потом отпустили и даже разрешили работать. Он долго еще трудился бухгалтером в Петелино.
Я с 1990 в храме работаю. С трудовыми подвигами для государства, и прошлого и настоящего покончила. Теперь при Покровском (Феодосиевском) храме постоянно. Когда восстанавливали его – плитку выкладывала, штукатурила, деревья, что едва ли не из алтаря росли, вырубала. Все делала. Вот с радостью смотрю, как у нас тут благолепно стало. Жизнь у меня теперь хорошая – и сытная, и богатая. Не как в войну. Мне государство пенсию платит. В церкву сама хожу, а батюшки наши, – все хорошие и добрые, – радуются мне. Конечно, по старости не каждый день хожу. Раньше работала много, а сейчас только просфоры пеку».
Да, у войны не женское лицо. Но именно женщины, беззаветно любившие Родину и готовые отдать за нее жизнь, стали примером бесстрашия и героизма. Не каждый мужчина способен выдержать трудности войны, а женщины выдерживали. Наверное, в них и было заключено то, что фашисты называли «русской силой».
Сколько вам лет было, когда началась война?
С 26 года я. Пятнадцать с половиной годов.
Как попали в армию?
В армию-то я не попала, попала на трудовой фронт. Окопы копали. А потом, бой пройдет, помогали раненых выносить с поля.
Только в Туле?
В Тульской области.
А поподробнее? Немного о том, как окопы копали.
Тяжело было зимой. Но и осенью, и весной копали. Большинство я копала, где пулемет кругом ходит. Вот это копала, но не все время, конечно.
Трудовой фронт не только в том, чтобы окопы рыть. Еще что делали?
Мы и раненых, а потом, когда отбудем, сколько нам положено, в колхоз обратно едем. В колхозе работали, хлеб убирали.
Рассказывайте, как рассказ.
Ну, долгое время это было, а потом опять копали. Не, сначала мы противотанковые копали. А потом, – весной, – пулеметы копали. А потом, когда бомбили, после бомбежки, раненых выносили. Ну, кто чего делал. Отбыли свое – опять в колхоз приезжали, домой и там работали. Дома. Тоже бригадир нас, ну, как обычно – работали. Опосля войны…
Нет, давайте про 41 год еще повспоминаем.
В первый год пришли эти – немцы. Они нашу деревню почти всю спалили. Ну, когда уже наши пришли, отогнали фашистов и тогда мы уже пошли на окопы. Всех нас послали кого куда. Все ходили многие, после того немца как отогнали. До Волова. Ну, в Волово самый бой был, да в Ефремове был. Тут страшное дело было.
Что страшного было?
Ну, прямо бомбили, щепка на щепке, эти, склады даже летели. Ну а мы, как говорится, лежали кто в окопе, кто где. Вот и все, ну а когда кончится, тут уже, которые постарше были, нами командовали – давай этих поднесем, давай этих раненых. А потом, госпиталь-то полевой был, отправили, а мы опять остались в трудовом.
Как вы, девчонка маленькая, таких больших солдат таскали?
У них плащ-палатки, прямо на плащ-палатках тащили, кто как мог. Чего спрашивать – где носилки, где. А где четверо ухватим, несем. Все было.
В основном девочки, женщины?
Все девочки были. Все молоденькие были девочки, все. Ну, те постарше еще были, те постарше что-то там еще делали, я не знаю. Они около военных там были, там быстро. Ну а мы тут, в трудовом, что мы могли, то и помогали.
А вы раненых вытаскивали после боевых действий или под огнем?
Бой пройдет, все улетят эти немцы, тут тихо, тут уже мы и собираем по полю.
И куда?
В деревню, в деревне госпиталь был. Полевой считай как назывался, а потом, когда много раненых было… Были всякие – военноначальники и всякие. Потом отправили всех под Москву, за Москвой госпиталь, ну а мы не поехали. Нас приглашали, но мы не поехали. Остались в трудовом, тута – поближе домой бегать.
Вы говорили, что раненые писали вам письма?
Писали, но я неграмотная и никому не ответила никогда.
Что писали?
Благодарность, что вынесла с поля.
Скажите целиком фразу, а то вы односложно отвечаете.
Сестра прочитала мне это письмо – спасибо за отца, спасибо за все. Я уже забыла подробности, благодарность за все. Но я не отвечала, потому что не до того было. Хотя и после войны, до 53 года тоже было не так-то, такая же была.
А награды?
Это за трудовой госпиталь. Сейчас присылают их. Вот сейчас прислали мне. А эти – сорок, пятьдесят лет.
Это боевая?
Это? Какая же это боевая, я ветеран труда, я сколько протрудилась? А это ветеран труда лесного хозяйства. 20 лет оттрудилась в лесу.
Что у вас в памяти сохранилось?
Я сирота была. Я шла, где прорубь, чтоб кого выручать. Вот такая история. Думаешь, так бы я таскала раненых? У раненых оставался хлеб, у убитых. И вот это все собирала, и госпиталь кормила, и сами ели, потому что это невозможно сказать. Если бы я была грамотная, я написала бы что-нибудь. Не могу, я с детства сирота, где прорубь, там я и шла. А после войны прямо сразу в шахту пошла. Отработала в шахте 7,5 лет. Тоже трудилась на таком… У мня очень много наград, все от шахты. Так что я очень трудилась.
Кто из солдат запомнился, жениться предлагал?
Он сказал, поедем в госпиталь, я там поправлюсь и… больной был сильно… а я не поехала, потому что, откровенно сказать, постеснялась и все, да и боялась – что человеку надо учиться, а я что… Так осталась на трудовом. Думала, отбуду тут сколько, домой приду… А какой дом? Вот такая история…
Немцы лютовали?
Мы когда немцев отгоняли, чугункой кидали в них. Чего только не кидали в них, а они половину деревни нашей сожгли. Ну, нашу только немножко запалили. Они быстро ушли. Черный флаг им повесили, и они отступили, и наши прям сразу пришли, к вечеру.
Как с чугунком на немца?
Потому что он зажигал, а чем нам биться, чугуном прямо на них.
И он не стрелял?
А что делать-то было – зажигают, всю деревню спалили. Когда отогнали – последние не сожгли, а тут все сожгли. Как шли оттудова… Деревня вот так.. Как шли от Тулы, так и сожгли. Когда он зажигал, прям чугуном на них вот так. А потом там ура-ура кричат, так и спаслись.
В церковь когда пришли?
Я всю жизнь, с детства в церковь бегала там. У нас две церкви было. И туда бегали, и везде бегали. Там село Никитское, есть такая деревня, Поповка называется, и вот я туда бегала. А там деревня, за речкой и вот так – все бегали. Ну как бегали, вот сколько до войны – все бегали, тогда было все бегали. Сейчас вот какое время было такое.
Я работала в шахте. Тоже еще значков есть – победитель государства. Я не стала надевать, ну их. А так что, все время работала. Все время искала работу хорошую, тяжелую. В Узловой работала в шахте 7,5 лет, а потом на стройке. Вокзал в Узловой – моей работы много.
Внуки есть?
Так получилось, что я вышла замуж, у него дочь была. Плохая у меня жизнь получилась. И так вот я живу одна.
В эту церковь как пришли?
Я всегда верующая была. У меня свекр верующий был, работал в Димитрие Солунском. И он очень верующий был, и я такая попала в веру и веровала все время. Дом, в какой я попала – это моя тетя, они в Ленинграде учились, и дядя священник тоже в Ленинграде учились. И вот они как сюда в Тулу попали, его раскулачили тут, били, колотили, а потом отпустили, и он пошел в Петелино бухгалтером работать. А она пошла на завод металлургический, и вот дали ей там место, где я сейчас живу, и они там построили немножко себе. И вот мне пришлось их похоронить и вот я в этом доме живу, вот и все. А сюда пришла в 1990 году. 22 года уж скоро будет. В июле, 18 июля открыли, вот столько я тут и работаю.
Как вы узнали, что война началась?
Там у нас бригадир говорит – вот так, и тут же сообщение.
Призвали всех – у меня же три брата на фронте погибли и двоюродные два погибли тоже на фронте. Вы знаете, как это было дело – крик до неба был, как всех мужчин забрали и девушек. Крик был, большой крик. Никакой жизни не было просто.
Не спали ни ночью, ни днем. А заснешь, так только от сильного мора, это умора. И носки вязали, и все это на фронт давали. Один раз лошадь упала на льду, и ребята разрубили ее, есть нечего было, а потом наварили вот такие чугуны каши и солдат кормили, чтоб они крепкие были.
Думали, что война быстро закончится?
День и ночь старались, чтобы война закончилась – хоть поспать бы.
А как начали через день – убит, убит – тут не то, что одна кричит – тут все кричат. На нашей деревне за три месяца 90 человек убило. Тогда ребят особо почему убивало – я вот сейчас поняла, как это – все неграмотные ребята были, они не могли обращаться с ружьями.
Я вот, неграмотная, училась стрелять даже из этого ружья.
А оставались какие ружья? – Немцы какие бросят, из этих вот немецких ружьев стреляли.
Метко стреляли?
Метко стреляла. Попадала. Ну, куда я попадала. Бахнет и ладно. Лишь бы только боялись.
О победе как узнали?
Я тут в Туле была, с трудового нас прислали на Косую Гору, 9 месяцев я была на Косой Горе, на доменной печи. В деревянных этих ходила и ручейки эти песком засыпала. А в общежитии как сказали в 4 утра, тута нам в столовой и каши наварили, мы хоть наелись, а то голодные были. Тут работали. Я даже знаю, как печь надо заправить первую. 9 месяцев проработала. Везде на тяжелой работе.
Кто учил стрелять?
Никто. Там все стреляли. Не то, как учили – поднимали прямо эти патроны, она закладываем патроны, она два раза можно было стрелять, какое попадет ружье, а какое и по одной. Потом там в госпитале то военные стояли, помоложе нас отбирали почистить ружья. Шомполами чистили ружья, наганы чистили, разбирали, собирали, показывали. Вот и все, поэтому и научились.
Вспомните еще что-нибудь?
Что вам еще вспомнить?
Все хорошо, вот работаю тут. Батюшки хорошие, радаваюсь всегда. В церкву хожу. Только вот сейчас по старости не каждый день хожу, а то ходила и работала. Штукатурила, полы делала, все делала. Это сейчас хорошо, а было страшно, было деревья росли. А сейчас вот какое дело. Трудилась, а сейчас я только просвиры пеку, больше ничего не делаю.
В госпитале много верующих было?
Все верующие, все кричали, Господи спаси, все кричали. Все боялись. Все молились – и коммунисты и все на свете. Все молились Господу – спаси Господи и все, лишь бы живым остаться. Не дай вам Бог видеть это. И дороги нам этой не забыть. Я умру и все.
41 год самый холодный был?
Все замерзали, а в чем ходили, а солдаты в чем ходили. Все размотано, не у каждого обувка. Вывернуты ноги все из ботинок. Только слезы одни лилися, так жалко было солдат. Поэтому такая вот скорбь.
Но тогда не было бой фотографировать, как это шло. Вот это мне, как кино иной раз показываю артисты – я смотрю, мне не нравится, много неправильно. Тогда не было, где бой, сам бой, может, и фотографировали, а вот где вот так – такие места – нигде.
Что неправильно показывают?
Так немного показывают, но как сказать – никто не покажет, какое страдание в человеке было. Нормально показывают кое-какое кино, а так – мне не нравится. Вот вагоны тогда шли пассажирские – наверх ты бегом залезешь? А мы прыгали как кошки, чтоб хоть две остановки проехать. За трубу держимся, а потом товарные шли – тоже прыгали на них и сзади цеплялись, чтоб проехать одну остановку, а в кино нигде не показали.
Вы первую медицинскую помощь оказывали?
А как же! Я с себя даже рубашку сняла и ей затыкала дырку. Сняли рубашку последнюю, разрывали и… нечем было – и рубашками завязывали раненых. Что могли, то помогли. А если хлещет кровь, то перевяжем, чем попало и все. И пока дотащим, а там уже медсестры делают. Наше дело было притащить, привесть как могли. На плащах, на этих трое-четверо и тащим. Есть мужчины на них все – попробуй, донеси их, и тащили. Раненых много вынесли очень даже. И в деревне своей, первых кого побило, так вот прямо сложили их, с ружьями прямо и все. Не знаю, как закапывали, как чего, нас ведь опять услали. В нашей деревне 70 человек наложили, по все так вот собрали и все. Потом их выкопали всех в Волово увезли, там обелиск сделали.
Историю-то знаете, мы не знаем, мы все кто куда.
Так что я ничем вас не удивила.
Спаси вас Господи, молодые, чтобы войны не было. Мирно живите, а мы вот доживаем и дорого не забудем. А другие говорят, а что такого и все. А я вот теперь не забуду дороги эти, которыми мне пришлось пройти.
Как отношение к ветеранам?
Сейчас ничего. Вот принесли мне от Медведева прямо со школы и прочитали, мне понравилось, мальчик хороший такой. От нашего Груздева тоже принесли от школы, мальчик прочитал. Я живу там недалеко от школы. Он тоже прочитали мне, я тоже благодарю. Мальчики хорошие, поколение хорошее. Про всех не надо говорить, а вообще все хорошие. Всех люблю. И хороших и плохих.
Вот еще главное не сказала.
Когда пришли немцы, и зашли к нам в дом, мы сироты, трое нас. Сейчас все умерли. Когда летчик зашел, мы говорим сейчас нас постреляют, один по-русски говорит, а другой. Он и говорит – не трогать. А он говорит почему, а он говорит, моя мать, прабабушка, была русская. А бабушка, когда я в армию шел, говорит – ни одного русского человека не убивай, и бомбы в ров бросай, но не на деревню. И он нам дал сапоги комсоставские, мы же разумши, и много питания принес с аэроплана этого. И они в три часа ушли и улетели, и не тронули. А ту сторону все расколотили, все стенки. Когда колотили и наша половина стенки отлетела, там бомбежка была. А они не стали бомбить, улетели. Тоже бывают хорошие. Вишь как получается.
Это было в декабре, прямо тут отогнали и все. А тут бригадир, и работать некому, и во-первых, еще признаться, сирота, каждая мать свою дочь сохранить старалась, и сейчас какие есть и тогда были. Меня послали на окопы, а дочь послали на медсестру учиться. А я безотказно пошла. Это я вам пожаловалась, извините. Не хочу плакать. А когда шел парад в Москве, я смотрела. Я не плакала, они сами лились даже до сих пор. Я просто знаю, что такое было, и знаю, как ребята шли четко.
Я поехала посмотреть васильки и елки, мне радостно было, елки какие растут в Ясной Поляне.
Хозяйство во время войны было?
Три курицы было и то немцы сожрали. У бабушки была коза. Вот все хозяйство. Она нас взяла сирот.
Бедность все сгубила. Из ученого дома пошла в нищие. Отец богатый был, его раскулачили и выгнали, убили почти всех, а мы сироты остались. Никому не нужны, ни родным, ничего. Родные бабушки не взяли, все в колхоз вошли, все боялись, все дрожали. Братья погибли.
Только в 38 году отслужили, пришли они осенью, только жениться, а весной война.
А я шла, где только заработать и одеться. Один раз после войны ни материала, ничего не было, и то полтора метра хоть курточку сшить и то отпихнули, я говорю, вы посмотрите, я голая. И то полтора метра только отрезали на курточку. Вот что пережито из бедного и богатого. Сейчас я богатая. Старая, и пенсию дают, и работаю до сих пор.